Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо. Том 2

Антуан пробормотал:

— Уже?.. И вы тоже, мадемуазель?

«Если ей нужен был какой-нибудь совет или услуга, — подумал он внезапно, — то почему же она уходит, ничего не сказав? И вместе с ним?»

Он рискнул спросить:

— Не могу ли я быть чем-нибудь полезен вам до моего отъезда?

Она поблагодарила его неопределенной улыбкой и легким кивком головы. Он не знал, что думать.

— А ты? — сказал он, обращаясь к Жаку, который решительно направился к лестнице. — Я больше не увижу тебя?

Его голос вдруг прозвучал так сердечно, что Женни подняла глаза, а Жак обернулся. Лицо Антуана выражало неподдельное волнение, и горечь Жака испарилась.

— Ты едешь завтра? — спросил он.

— Да.

— В котором часу?

— Очень рано. Я выйду из дому около семи.

Жак посмотрел на Женни и наконец сказал чуть хриплым голосом:

— Хочешь, я зайду за тобой?

Лицо Антуана просияло.

— Да, да! Приходи… Ты проводишь меня на вокзал?

— Конечно.

— Спасибо, старина. — Антуан с нежностью смотрел на младшего брата. Он повторил: — Спасибо.

Все трое были уже у входной двери.

Жак открыл ее, пропустил Женни вперед и, в свою очередь, переступил порог, избегая взгляда брата. На площадке он проговорил:

— Так, значит, до завтра. — И закрыл за собой дверь. Но в тот же миг передумал. — Спуститесь без меня, — сказал он Женни. — Я догоню вас. — И он поспешно постучал кулаком в дверь.

Антуан был еще в передней. Он отворил. Жак вошел один и закрыл за собой дверь.

— Мне хотелось бы сказать тебе кое-что, — сказал он. Глаза его были опущены.

Антуан почувствовал, что речь шла о чем-то серьезном.

— Иди сюда.

Жак молча последовал за ним в маленький кабинет. Там он остановился, прислонившись к закрытой двери, и взглянул на брата.

— Ты должен знать, Антуан… Мы оба пришли поговорить с тобой. Женни и я…

— Женни и ты? — удивленно повторил Антуан.

— Да, — ответил Жак отчетливо. На его губах блуждала странная улыбка.

— Женни и ты? — еще раз спросил Антуан, остолбенев от изумления. — Что ты хочешь этим сказать?

— Это старая история, — пояснил Жак отрывисто, невольно краснея. — И теперь — вот. Все решилось. В одну неделю.

— Решилось? Что решилось? — Он отступил к дивану и сел. — Послушай, — пробормотал он, — ты шутишь… Женни? Ты и Женни?

— Ну да!

— Но вы почти не знаете друг друга… И потом, в такой момент! Помолвка накануне… Стало быть, что же? Ты отказался от мысли уехать из Франции?

— Нет. Я еду завтра вечером. В Швейцарию. — Он помолчал и добавил: — С ней.

— С ней? Послушай, Жак, ты что, сошел с ума? Окончательно сошел с ума?

Жак продолжал улыбаться.

— Да нет же, старина… Все очень просто: мы любим друг друга.

— Ах, не говори глупостей! — резко оборвал его Антуан.

Жак злобно рассмеялся. Поведение брата оскорбляло его.

— Возможно, что это такое чувство, которое тебя удивляет… которое ты не одобряешь… Тем хуже… Тем хуже для тебя… Я хотел, чтобы ты был в курсе. Это сделано. Теперь до свиданья.

— Подожди! — вскричал Антуан. — Это глупо! Я не могу позволить тебе уехать с подобной чепухой в голове!

— До свиданья.

— Нет! Мне надо с тобой поговорить!

— К чему? Я начинаю думать, что мы не можем понять друг друга…

Он повернулся было, чтобы уйти, но остался. Наступило молчание.

Антуан постарался овладеть собой.

— Послушай, Жак… Давай рассуждать… — Жак иронически улыбнулся. — Надо принять во внимание две вещи… С одной стороны — твой характер, а с другой — момент, который ты выбрал для… Так вот, прежде всего поговорим о твоем характере, о том, что ты за человек… Позволь сказать тебе правду: ты совершенно не способен составить счастье другого существа… Совершенно! Следовательно, даже при других обстоятельствах ты никогда не смог бы сделать Женни счастливой. И тебе ни в коем случае не следовало…

Жак пожал плечами.

— Дай мне договорить. Ни в коем случае! А сейчас меньше, чем когда бы то ни было!.. Война… И с твоими взглядами!.. Что ты будешь делать, что с тобой будет? Неизвестно. И это страшная неизвестность!.. Себя ты можешь подвергать риску. Но связывать со своей участью другого человека — и в такой момент? Это просто чудовищно! Ты совсем потерял голову! Поддался ребяческому увлечению, которое не выдерживает никакой критики!

Жак разразился смехом — уверенным, дерзким, почти злым смехом, немного безумным смехом, который внезапно оборвался. Он резко откинул со лба прядь волос и гневно скрестил руки.

— Так вот как! Я прихожу к тебе, прихожу поделиться с тобой нашим счастьем, — и это все, что ты находишь нужным мне сказать? — Он еще раз пожал плечами, схватился за ручку двери и, обернувшись, бросил через плечо: — Я думал, что знаю тебя. Я узнал тебя только теперь, за эти пять минут! Ты никогда не любил! Ты никогда не полюбишь! Черствое, неизлечимо черствое сердце! — Он смотрел на брата свысока — с высоты своей недосягаемой любви. Кривая усмешка показалась на его губах, и он презрительно бросил: — Знаешь, кто ты такой? Со всеми твоими дипломами, со всем твоим самомнением? Ты жалкий человек, Антуан! Всего только жалкий, жалкий человек!

У него вырвался короткий сдавленный смешок, и он исчез, хлопнув дверью.

Антуан с минуту сидел неподвижно, опустив голову, устремив взгляд на ковер.

— «Черствое сердце»! — произнес он вполголоса.

Он прерывисто дышал. Волнение крови причинило ему физическую боль, недомогание, подобное тому, какое бывает у людей на очень большой высоте. Он вытянул руку, стараясь держать ее в горизонтальном положении; ее сотрясала дрожь, побороть которую он был не в силах. «Должно быть, пульс у меня сейчас около ста двадцати…» — подумал он.

Он медленно выпрямился, встал, подошел к окну и толкнул ставни.

На дворе было тихо. В отдалении, между двумя гранями стен, желтым пятном выделялась чахлая листва каштана. Но он не видел ничего, кроме дерзкого лица Жака, его самонадеянной улыбки, его хмельного, упрямого взгляда.

— «Ты никогда не любил!» — прошептал он, сжимая кулаки на железном подоконнике. — Глупец! Если это и есть любовь, то, согласен, я никогда не любил! И горжусь этим!

В окне соседнего дома показалась девочка и взглянула на него. Может быть, он говорил вслух? Он отошел от окна и вернулся на середину комнаты.

— Любовь! В деревне они, по крайней мере, не боятся называть это своим именем; они говорят, что «самцу нужна самка»… Но для нас это было бы слишком просто, это было бы унизительно! И надо это облагородить! Надо кричать, закатывая глаза: «Мы любим друг друга!.. Я люблю ее!.. Любо-о-овь!» Сердце — это, как известно, ваша монополия, монополия влюбленных! У меня «черствое сердце»! Пусть так!.. И, разумеется: «Ты не можешь понять!» Постоянный припев! Тщеславная потребность быть непонятым! Это возвышает их в собственных глазах! Точно помешанные! Совершенно как помешанные: нет ни одного сумасшедшего, который бы не кичился тем, что его не понимают!