Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо. Том 2

Жак заметил Антуана и Эке, шедших к выходу через холл. Хирург направился к автомобилю и уехал один.

Антуан вернулся к Жаку.

— Эке хочет попытаться извлечь пулю еще до утра. Это единственный шанс…

Жак вопросительно взглянул на брата. Антуан поморщился.

— Черепная коробка глубоко продавлена. Будет чудо, если он выкарабкается из этой истории… Теперь вот что, — продолжал Антуан, направляясь к письменному столу у входа в галерею. — Госпожа де Фонтанен просит известить Даниэля, он в Люневиле. Тебе нужно будет отнести депешу в какое-нибудь почтовое отделение, открытое ночью, например, возле Биржи.

— Дадут ли ему отпуск? — усомнился Жак.

«При создавшемся положении, — думал он, — да еще из пограничного гарнизона!»

— Конечно… А почему бы нет? — возразил Антуан, не понимая.

Он уже сел за стол и начал составлять текст телеграммы. Но передумал и скомкал исписанный лист.

— Нет… Лучше обратиться прямо к полковнику. Это будет вернее… — Он взял другой лист и начал писать, бормоча: «Прошу вас… настоятельно… срочно разрешить… отпуск… сержанту Фонтанену… отец которого…» Кончив, он встал.

Жак послушно взял от него телеграмму.

— Встретимся в клинике? Где она находится?

— Если хочешь… бульвар Бино, четырнадцать… Но стоит ли? — добавил он, подумав. — Не лучше ли тебе ехать домой, старина, и хорошенько выспаться… (Он чуть было не прибавил: «Где ты остановился? Не хочешь ли перебраться ко мне на Университетскую улицу?» — но воздержался.) Позвони мне по телефону завтра утром до восьми часов; я сообщу тебе обо всем, что случилось за ночь.

Жак уже направился к выходу, когда Антуан снова окликнул его:

— Тебе следовало бы дать телеграмму и самому Даниэлю тоже и указать ему адрес клиники.

Когда Жак вышел из почтового отделения у Биржи, время близилось к полуночи.

Мысли его были заняты Даниэлем; он представлял себе своего друга распечатывающим телеграмму, которую он только что отправил, подписав: «Доктор Тибо». Жак в нерешительности остановился посреди тротуара, устремив невидящий взгляд на ярко освещенную пустую площадь. Все тело его слегка поламывало, как перед началом болезни; у него кружилась голова. «Что это со мной?» — подумал он.

Он заставил себя подтянуться, выпрямился и перешел улицу. Воздух уже не был так неподвижен, но ночь оставалась теплой. Жак побрел вперед без определенной цели. «Что со мной? — вторично задал он себе вопрос. — Женни?» Образ девушки, бледной и тоненькой в своем строгом синем костюме — такой, какой он внезапно увидел ее после стольких лет разлуки, — вновь предстал перед ним. Всего лишь на одно мгновение. Он тотчас же без особого усилия отогнал его прочь.

По улице Вивьен Жак дошел до бульвара Пуассоньер и тут остановился. Бульвары, в этот воскресный летний вечер остававшиеся почти пустынными, начинали теперь понемногу оживляться, но всего лишь на какой-нибудь час: публика покидала театральные залы и заполняла террасы кафе. Открытые такси вихрем неслись к Опере. Поток толпы двигался по тротуарам в сторону западных районов. Девицы легкого поведения, кокетливо-задорные под своими большими шляпами с цветами, направлялись против течения к воротам Сен-Мартен, откровенно заглядывая в лицо одиноким мужчинам.

Прислонившись к ларьку на углу улицы, Жак наблюдал, как мимо него вереницей проходили все эти ослепленные люди. Заблуждение, в котором находился Антуан, несомненно, было всеобщим. Был ли среди этих радостно настроенных прохожих хоть один человек, догадывавшийся, что Европа уже попалась в ловушку? Никогда еще Жак не постигал с такой остротой, что судьба миллионов беспечных людей находится в руках нескольких человек, выбранных, можно сказать, случайно, людей, которым народы по глупости вверяют заботу о своей безопасности.

Газетчик, шлепая старыми башмаками, кричал не слишком уверенно:

— Второй выпуск… «Либерте»… «Пресса»…

Жак купил газеты, просмотрел их при свете фонаря: «Процесс Кайо… Поездка г-на Пуанкаре… По Сене вплавь через весь Париж… Соединенные Штаты и Мексика… Драма на почве ревности… Велосипедные гонки вокруг Франции… Игра в мяч на Большой приз в Тюильри… Финансовый бюллетень…» Больше ничего.

Снова возникла мысль о Женни. И внезапно Жак решил ускорить свой отъезд на два дня. «Завтра же уеду в Женеву». Решив это, он неожиданно почувствовал, что ему стало легче.

«А что, если зайти в «Юма»? — подумал он и почти весело направился на улицу Круассан.

В квартале, где в этот поздний час изготовлялось большинство утренних газет, кипела жизнь. Жак проник в этот муравейник. Ярко освещенные бары и кафе были переполнены. Царивший в них шум через открытые окна и двери доносился на улицу.

Перед редакцией «Юманите» небольшое сборище людей загораживало вход. Жак обменялся рукопожатиями. Здесь уже комментировалось сообщение, которое Ларге только что передал патрону: по слухам, во Французский банк был на днях сделан чрезвычайный вклад в четыре миллиарда золотом (это называлось «военным резервом»).

Вскоре группа разбрелась в разные стороны. Кто-то предложил закончить вечер в кафе «Прогресс», находившемся всего в нескольких шагах на улице Сантье; там социалисты, жаждущие новостей, всегда могли рассчитывать на встречу с редакторами газет. (Те, кто не посещал «Прогресс», отправились в «Круассан» на улицу Монмартр или в «Кружку пива» на улицу Фейдо).

Жака пригласили выпить пива в кафе «Прогресс». Он уже бывал в этих местах, где обычно собирались, и всегда встречал там друзей. Было известно, что он приехал из Швейцарии с поручением. К нему относились с почтительным вниманием; старались осведомлять его обо всем, чтобы облегчить ему задачу; однако, несмотря на доверие и товарищеское отношение к нему, многие из этих активных работников партии, вышедшие из рабочего класса, считали Жака «интеллигентом» и «сочувствующим», который, по существу, не был «своим».

В «Прогрессе» они расположились на антресолях в довольно обширном зале с низким потолком, куда управляющий кафе, член партии, пускал только постоянных посетителей. В этот вечер здесь собралось человек двадцать различного возраста; они сидели за неопрятными мраморными столиками в атмосфере, насыщенной табачным дымом и кисловатым запахом пива. Обсуждалась статья Жореса, появившаяся утром, о роли Интернационала в случае войны.

Здесь присутствовали Кадье, Марк Левуар, Стефани, Берте и Рабб. Они окружали бородатого великана, белокурого и краснощекого немца — социалиста Тацлера, которого Жак встречал в Берлине. Тацлер утверждал, что эта статья будет перепечатана и прокомментирована всей германской прессой. По его мнению, речь, произнесенная недавно Жоресом в палате, чтобы оправдать отказ французских социалистов голосовать за кредиты на поездку президента в Россию, речь, в которой Жорес заявил, что Франция не позволит «вовлечь себя в авантюру», получила широкую огласку по ту сторону Рейна.