Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию

Потемкин продолжал негодовать: «Будучи в неведении о причинах и предмете вчерашнего происшествия, желаю я знать, с каким предположением Ваше Высокопревосходительство поступили на оное, не донеся мне ни о чем во все продолжение дела, не сообща намерений Ваших прилежащим к Вам начальникам и устремясь без артиллерии противу неприятеля, пользующегося всеми местными выгодами. Я требую, чтоб Ваше Высокопревосходительство немедленно меня о сем уведомили и изъяснили бы мне обстоятельно все подробности сего дела».

Тихая гроза нависла над русским лагерем. Любимец светлейшего попал в опалу. Суворов, пользовавшийся полным благорасположением Потемкина, теперь призван к барьеру. Потемкин отчитал его при всех и требовал нового письменного объяснения.

— Я не могу оставить сего происшествия без строжайшего расследования, — рокотал он. — Погублено столь много людей без какого-то серьезного повода! Нет, нет, словами здесь не отделаться. Я намерен дать отчет ее величеству.

Бедный Александр Васильевич! Он чувствовал свою вину и, главное, быть может, потерю благорасположения светлейшего князя. В своем следующем рапорте он оправдывался:

«Причина вчерашнего произшествия была предметом защиты бугских казаков… так как неверные, вошед в пункты наши, стремились сбить пикеты к дальнему своему усилению: артиллерия тут не была по одним видам малого отряда и подкрепления. О начале, как и о продолжении дела, чрез пикетных казаков Вашу Светлость уведомлено было; начальник, прилежащий к здешней стороне, сам здесь при произшествии дела находился. Обстоятельства Вашей Светлости я донес сего же числа, и произошло медление в нескором доставлении онаго по слабости здоровья моего».

27 и 28 июля лагерь лихорадило. Хоронили убитых, оперировали и перевязывали раненых. Потемкин продолжал устраивать разносы. Бибиков, виновник неудачного отступления гренадер, был отправлен на Кинбурнскую косу. Суворов, чувствительно переживавший все происшествие, стал проситься в отпуск для излечения раны. Потемкин его не удерживал.

Он мало-помалу остывал. Надлежало донести государыне о происшествии 27 июля.

О своеволии Суворова — ни слова: «Генерал-аншеф Суворов легко ранен в шею». Зато: «…гренадеры поступали с жаром и неустрашимостью, которым редко можно найти примера».

Гренадеры суворовские. Спустя полторы недели Потемкин пишет вполне миролюбиво: «Милостивый Государь мой Александр Васильевич! Болен бых и песетисте мя. Евангелие и долг военного начальника побуждают пещись о сохранении людей…»

А спустя еще две недели светлейший, узнав от Попова о том, что Суворов занедужил, сострадает: «Из письма Вашего к Б. С. Попову я видел, сколько Вас тяготят обстоятельства местных болезней. Мой друг сердешной, ты своею персоной больше десяти тысяч. Я так тебя почитаю и, ей-ей, говорю чистосердечно. От злых же Бог избавляет: Он мне был всегда помощник. Надежда моя не ослабевает, но стечение разных хлопот теснит мою душу, и скажу Вам правду, что сердце мое столь угнетено, что одна только помощь Божия меня утешает…»

Осада складывалась с великими препонами. Сильный турецкий флот крейсировал у Очакова. Гарнизон повседневно укреплялся — не только припасами, но и людьми, артиллерией, порохом. Все движения в крепости не оставались тайною для Потемкина: за стенами ее были свои агенты. При таковых обстоятельствах штурм представлялся делом весьма рискованным.

Меж тем принц де Линь выставлял князю на вид, что он сплоховал тогда, 27 июля. Будто бы в тот день открылась возможность ворваться в крепость на плечах отступающих турок. Князь-де ее упустил. Он то и дело подзадоривал Потемкина, испытывал его терпение.

Светлейший, однако, понимал: задача принца была политична. Австрийцы терпели от турок поражение за поражением. Сам император Иосиф, предводительствовавший войском, едва не попал в полон и вынужден был бежать сломя голову. Очаков стал бы громоотводом, решись князь приступить к штурму — он оттянул бы силы турок на себя.

Светлейший все понимал. Он помнил предупреждение государыни: «Сего утра Линь получил от цесаря повеление ехать к Вам. Он думал иметь команду, взять Белград, вместо этого его шпионом определяют. Естьли он Вам будет в тягость, что, чаю, его отправить можно в Вену с условием о будущей или нынешней кампании».

Шпион был изящен и красноречив. Потемкин видел в нем весьма занимательного собеседника и шахматного партнера. Видел, ценил, но шутливо отвращал его выпады. Ему и самому хотелось поскорей взять Очаков, но вернейшим способом. Он мало-помалу придвигал кольцо батарей к стенам крепости и вес ждал и ждал сложения благих примет и обстоятельств. Увы, ничего покамест не благоприятствовало ему.

А меж тем Петр Александрович Румянцев-Задунайский взял Хотин — изрядную крепость на Днестре. Впрочем, турки не шибко им дорожили: он стоял на отшибе, далеко на севере. И в конечном счете был обречен.

Но весть о взятии Хотина пала камнем на самолюбие князя. Принц его подзуживал:

— На вас почиет взор ее императорского величества. Государыня надеется на скорое взятие Очакова. Она не одобряет вашего бездействия.

— Зато, принц, вы храбро действуете языком, — добродушно отшучивался князь, — и таким образом с легкостью возьмете любую крепость. Особенно женскую. Вот ежели вы выиграете у меня партию шахмат, тогда я, пожалуй, решусь…

Принц проиграл.

— Ну вот, голубчик. Господь не способствует, сами видите. Не могу же я переть на рожон?!

Однако время неумолимо шло. Оно было против князя. Осень явилась рано, стала на пороге, погрозила пальцем: опасайся! И завыли меж оголявшихся дерев холодные ветры, и принесли с собою столь же холодные дожди. И по утрам запорхали снежные мухи.

Солдаты зябли в своих земляных норах, число больных умножалось, лазарет был переполнен.

Минул четвертый месяц осады. Надо было решаться: потери и без штурма умножались. Шпионы князя за стенами крепости сообщали: французские офицеры заложили минные галереи. На тот случай, если русские пойдут на штурм. Взрыв размечет штурмовые колонны.

Потемкин предложил немалые деньги за план этих самых галерей. Он не жалел денег на конфидентов и шпионов. В первый год войны тайная канцелярия израсходовала на эти цели 705 рублей, а уж на следующий год по этой статье было выдано 6035 рублей 62 с тремя полушками копейки. Он знал: много денег прилипает к рукам чиновников, но пресечь сего не мог.

План был получен. Накануне казаки Головатого взяли с налету остров Березань в десяти верстах западней Очакова. Он был стражем Очакова с моря и угрозой российскому флоту.

Пора, пора! — трубила холодная осень. Пора, чего он медлит? — трубили недоброжелатели князя в Петербурге и в самой армии. Все было против — летом несносные жары, осенью холодные дожди, зимою немилосердные морозы: на дворе стоял декабрь.