Руфин Гордин - Шествие императрицы, или Ворота в Византию

Гарновский, управляющий имениями, — Потемкину

Капитан-паша много пострадал в последней битве: маши пушки стреляли чудесно; после обеда он спустил свой большой четырехугольный флаг… чрез полчаса и все флаги турецкого флота опустились в один момент. Поль Джонс важное приобретение для русского флота…

Дерибас — Потемкину

Громокипящими строфами первого поэта России Гавриила Державина, иллюминированной дорогой от Петербурга до Царского Села, горевшей в ожидании сокрушителя Очакова целую неделю, всеобщим ликованием, впрочем подогревавшимся особо нанятыми людьми, был встречен светлейший князь генерал-фельдмаршал Григорий Александрович Потемкин. Триумфатор въехал в столицу в один из первых дней февраля 1789 года и был помещен в любимом детище Екатерины — Эрмитаже.

Подобострастный шум с торжествами и балами на время заглушил в князе томившие его укоры совести. Очаков достался ему чрезмерной ценой, ему, непрестанно пекшемуся о сбережении солдат. Мысль о жертвах, понесенных при осаде и штурме, время от времени возвращалась и грызла его. Да, замедление было смерти подобно, хотя обстоятельства складывались против летнего штурма. Однако потери от холода, сырости и болезней едва ли не превышали число павших при штурме.

Государыня была в большом упоении. Повелела выбить памятную медаль с профилем князя, собственноручно возложила алую ленту ордена святого Александра Невского и орденскую звезду с крестом: высший в орденском ряду вместе с Андреем Первозванным не имевший степеней. Кроме того, светлейший, поиздержавшийся за время очаковской осады, получил на мелкие расходы сто тысяч рублей — непомерную по тем временам денежную дачу.

Несмотря ни на что, Екатерина была убеждена, что Потемкин оправдывает ее сокровенные, надежды и к концу нынешнего года поднесет ей ключи от Царьграда.

Меж тем с севера столице грозил авантюрный король Швеции Густав III. Он заключил союз с Турцией и потому полагал, что Россия, атакованная с двух сторон, падет на колена. И ему достанутся балтийские провинции России — Курляндия, Эстландия и Лифляндия с вожделенной Ригой.

Поэтому еще летом шведский флот под командою брата короля герцога Карла Зюдерманландского взял курс на Кронштадт. Он был уверен, что легко овладеет этой крепостью, а уж Петербург не за горами.

Однако русская эскадра, предводительствуемая адмиралом Грейгом, весьма потрепала шведов при Готланде, и герцог спасся в Свеаборг, под прикрытие крепостных батарей, и был там заперт с уцелевшими кораблями.

Тридцативосьмитысячной шведской армии во главе с самим королем тоже не шибко везло. Он было возмечтал разбить союзную России Данию, но прежде двинулся на финляндские города Фридрихегам, Вильманстранд и Нейшлот, отшедшие к России еще по Абовскому миру более сорока лет назад. Король полагал, что легко захватит их, а там уж и Петербург недалече.

Была легкость в мыслях, однако ж трудность в их материализации. Взбунтовались шведские офицеры и стали бить Екатерине челом: мы-де за независимость Финляндии и против короля.

Густаву пришлось разбираться с бунтовщиками, сколотившими так называемый Аньяльский союз, и в конце концов удалось их арестовать. Но королю на первых порах пришлось ретироваться от Фридрихегама и Нейшлота.

Столь великие разочарования при начале войны не подорвали, однако, воинственный дух короля. Он был готов помереть или победить, лучше, конечно, победить.

Екатерине это было хорошо известно. Но она отчего-то не печалилась. Близость армии Густава и угрозы его флота представлялись ей огорчительными, но отнюдь не опасными. Она уповала на своих генералов и своих флотоводцев. А со своей стороны сочинила комедию на Густава под названием «Горе-богатырь Косометович» — то бишь косо мечущий, мимо цели. Заканчивалась она таким куплетом:

Шуму в самом деле было сверх всякой меры. Густав ярился, но не отступал, хоть и Дания стала против него, верная союзническому договору.

Обласкав князя, государыня понудила его ехать к армии: на носу было лето и, стало быть, открытие военных действий против турок.

— Ты моя надежда, князь Григорий, — объявила она ему, — верю в тебя и в твою звезду. У тебя на лбу написано: Царьград будет твой. Эвон, буква Цы начертана. — И она легко провела рукою по лбу, где поперечные морщины и в самом деле образовывали нечто вроде буквы «Ц».

— Лестно мне, матушка, что ты на меня столь уповаешь. — Улыбка его была отчего-то грустной. — Из кожи вон вылезу, гибели не побоюсь, дабы достичь того, о чем мы давно возмечтали и ради чего труждаемся. Но боюсь, боюсь…

— Чего ж ты, богатырь мой, боишься? И пристало ли тебе бояться?

— Боюсь, владычица моя, что слишком еще далек наш Царьград. В одиночку не дойти, а цесарцы ненадежны. Сил у нас маловато, а впереди еще великий везир с главною армией. Разобьем его, бессомненно разобьем, а ведь и сами изрядно потратимся. Для взятия же Царьграда понадобится сильнейший флот и свежая армия во главе с Суворовым. Да, на таковой марш годен токмо он.

— Так что же, Гриша, главное-то наше дело, выходит, отлагается? — разочарованно протянула Екатерина.

— Выходит, так. Будем сбирать силы, изнурять турка, елико возможно, а потом, напружившись, ударим всею мощью на самый Царьград. И ежели Господь сподобит, стану во главе.

— Сподобит, непременно сподобит. Вера моя в тебя безмерна.

— А ты, матушка, ужо распорядись тут, дабы шведа скорейше побить: он воинскую силу от главного дела отбирает.

— Позабочусь. Думаю Мусина-Пушкина отозвать, медлен он, а Салтыкова назначить. На море Чичагов покамест не худо действует, да еще возлагаю надежду на гребной галерный флот под командою принца Нассау-Зигена. Он проворен, да и Зиген — победитель. Бог шельму метит. — И она рассмеялась.

— Победитель — Зигер, — хмуро проговорил Потемкин. — У турка под ружьем сверх двухсот тыщ, а у нас едва половина сего.

— Ну и что ж, — с вызовом произнесла Екатерина, — зато он на нас идет походом.

— Ты, матушка, забываешь, что он вроде как по своей земле на нас идет, его подневольные народы продовольствуют, валахи там, греки, сербы, молдаване, болгары. А мы все из России везем.