Александр Доронин - Кузьма Алексеев

Никита хотел было уже уйти, мать, подумав, остановила его:

— Ладно уж, оставайся, сынок, сама пойду пройдусь…

Когда женщина дошла до Лосиной горы, под которой вытянулся Рашлейский овраг, там уже собралась толпа народу, гудящая как улей. Остановилась Окся, увидела Настеньку Манаеву, спрашивает:

— Что это тут делается?

— Бьют какого-то пришлого вора, соседушка!

Собравшись с силами, Окся стала пробиваться в центр толпы. К земле был прижат здоровенный детина, закрывающий руками окровавленное лицо. Ефим Иванов, взмахивая кнутом, пугал всех своим грозным рычанием:

— Я тебе покажу, мать твою, как лодочных поджигателей спасать!.. Князю Грузинскому сегодня же доложу: так, мол, и так, явился в наше село колодник непрошеный …

Но вот толпа стала расступаться. Кузьма Алексеев подошел к Иванову и отобрал у него кнут.

— Ты пошто к человеку пристал, кровосос? А вы, мужики, — он грозно и осуждающе посмотрел на тех, кто топтал чужака и бил кольями, — вам чего от Листрата надо? Он вам чем не угодил? Окромя нашего Сеськина он куда пойдет, подумали, а? Здесь у него жена законная и сын родной, здесь он три года жил…

Кузьма поднял бородача, обнял.

Окся как увидела своего мужа — ноги ее подкосились, сердце затрепетало. Она рухнула под ноги односельчан.

Работа доводит до могилы, но и придает смысл человеческой жизни. Болезни сыплет, но и сердце радует. С человеком она так крепко связана, как земля и травы, небо и птицы. В работе начало всего: жизни, любви, душевных волнений, страданий и счастья. Листрат Дауров никогда не мог сидеть без дела. И в Александровском централе, и в Иркутске работал за четверых. За это его уважали не только закованные в кандалы каторжники, но и тюремщики. Товарищи по несчастью и стражники много слышали о его родных, волжских берегах, о Нижнем Новгороде, откуда погнали Листрата, без вины виноватого, в далекий сибирский острог.

Листрат дни и ночи думал о своей семье. Спилить кандалы и убежать домой — вот какие мысли жили в неспокойной его голове. Однажды он даже своему стражнику — якуту, который частенько угощал арестанта то табаком, то хлебом, признался прямехонько о тайных своих замыслах. У того поначалу скулы заходили было: это как так, арестант, а сам о бегстве помышляет? Да еще ему, охраннику, признаётся!.. Но подумал-подумал и через некоторое время шепнул Листрату:

— Я помогу тебе, так и быть, парень…

Однажды летним днем, когда конвоиры привезли на лесную делянку, где арестованные валили лес, вонючий суп, одетые в лохмотья арестанты расселись на обед, якут протянул Листрату ключ от кандалов и тихо сказал: «Легкой тебе дороги, добрая душа, обо мне плохо не думай…»

Убежал Листрат под вечер. Вокруг лежала бесконечная, непроходимая тайга, в которой не только человек скроется — деревню спрячешь — не найдешь. На такую деревеньку, где прятались раскольники, Листрат и наткнулся через неделю скитаний. Бородачи ночевать в избу не пустили, даже из отдельной кружки напоили его, но дали старенький зипун да хлебушек с солью. И дорогу показали, велев оставить самих в покое.

Листрат в одном хлеву заметил вонзенный в пенек топор. Зверьми да птицами богата тайга, безоружному в ней делать нечего: от голода околеешь или чьей-то добычей сам станешь. В полночь он взял топор и ушел из деревни. До этого он одними ягодами наполнял свой желудок. А тут сначала завалил хромоногого лосёнка, а затем и дикого кабанчика прирезал. Август стоял на исходе. Листрат все шагал и шагал по дикой тайге. Вскоре он наткнулся на охотничий домик и там остался на зимовье. На улице повизгивали морозы, крутилась метель. Листрата это не пугало: дров сколько хочешь руби, мяса в достатке, из дикого камня сложенная печурка не скупилась на тепло. Там встретил весну. Когда земля просохла, по бесконечной тайге двинулся снова в далекий путь с одной и той же неистребимой мыслью — добраться до Сеськина. Больше всего тревожился: не попасть бы на глаза псам-полицейским. Хоронясь и оглядываясь, обходя села стороной, он дошел до Волги, там на украденной лодке попал в Ярославль и, чтобы понадежнее скрыться, нанялся к одному богатому мужику в работники. Колол дрова, убирался во дворе. Так провел наступившую следующую зиму. Он не знал — ищут его или нет. Но лучше не рисковать и раньше времени не высовываться.

Весной пришел в Нижний. Сердце его дрогнуло. В здешнем остроге, который «губастым домом» прозвали, он провел когда-то долгие, мучительные ночи. Зубами скрежетал от злости на купца Строганова, того самого, у которого сожгли корабельную верфь и за которую его безвинно засадили. Листрат хотел было отомстить купцу за его злодеяние, но, подумав, отступил от задуманного. Опять недалеко до тюрьмы, законы одних богатых защищают. И вот наконец он вблизи родных ему людей, они радуются его благополучному возвращению. Однако на душе было неспокойно, о его возвращении сельские власти уже сообщили куда следует. Что-то еще его ожидает? И, действительно, не прошло и недели, из Лыскова приехал следователь, учинил допрос. Спросил, почему он из острога прежде времени положенного явился. Листрат объяснял: «Невиновен я, оттого и отпустили». О выданных, якобы, ему документах ответил: потерял в дороге. Следователь больше ничего не добился, ни с чем уехал. Чтобы не мозолить глаза в селе, Листрат стал работать в лесу углежогом, как и многие местные мужики. Но страх не прошел, занозой сидел в душе: «Как бы обратно не угодить в острог!». Вот и сегодня, вернувшись из леса, спросил Никиту о сельских новостях. Сын его — умница, все замечает. И с готовностью сообщил:

— Двух монахов, тятенька, я у отца Иоанна нашего видел. И тетю Лушу Москунину видел. Рыжеволосого монаха давно знаю, а второго впервые вижу. С батюшкою Иоанном они утром вино пили.

— О чем говорили меж собою, не слышал? — Листрат съежился весь от тревожного ожидания.

— О наказании дяди Кузьмы нашего. Солдат хотят позвать. Гавриил так прямо и сказал: «Явятся стражники, мы спалим к черту ихнюю Репештю!». И тетя Луша была с ними.

— Лукерье-то чего от них надо? — не утерпела и Окся, которая возилась в предпечье.

— Так она от батюшки и не выходит почти! — воскликнул Никита, который, как и раньше, до прибытия отца, бывал у попа, — едва стемнеет, в его дом, как мышка ныряет. В горнице закроются и молятся.

Окся улыбнулась. Что там между Иоанном и старой девою происходит, понять не трудно. Окся удивлялась по другому поводу: батюшка к спасению души от грехов призывает, а сам, видишь ли…

После ужина отец с сыном вышли на крыльцо. Ни огней в селении, ни голосов. После длинного и трудного дня люди легли рано, чтобы накопить сил на завтра. Только изредка то тут, то там тявкнет какая-нибудь собачка. Потявкает и замолчит. Словно это делает она нехотя, по приказу. Листрат закурил и, выпуская кольца дыма, задумался о своей так неудачно сложившейся судьбе. Теперь с ним и сын, и жена, дело нашел себе. Только надолго ли все это?