Александр Лавров - Варяги и Русь

— Нет, раскаиваться не в чем… Каждая беда хорошая наука для будущего. Пусть усилится еще более ярмо рабства над ними и тогда… тогда я, может быть, умру, достигнув для своего народа того, о чем мечтал всю жизнь…

Тяжело и постыдно было для не знавших над собой ничьего господства славян иго чужеземцев…

Гнет варягов становился все тяжелее и тяжелее… Изнывали под ним славяне… Все больше и больше выбирали с них дани пришельцы, били смертным боем непокорных, не разбирая при этом ни правых, ни виноватых.

И вот зашумела, заволновалась, наконец, вся страна приильменская. Поднялась, как один человек, зазвенели мечи, огласили ее стоны раненых и умирающих, осветило зарево пожаров…

Горе врагам…

Как ни отчаянно храбры были пришельцы, но мало их было, не по силам им было противиться пробудившемуся народу славянскому…

Гонят пришельцев славяне из всех мест и местечек, где осели они, жгут их крепостцы, в полон никого не берут — всем чужеземцам одно наказание — лютая смерть…

Недолго продолжался неравный бой. Варяги толпами побежали за Нево.

А оттуда им помощи никакой не могли дать.

Рюрик, возвратившись к своей Эфанде, недолго оставался под родной кровлей…

Не любили засиживаться дома скандинавские мужи. Сладки чары любви, отрадна прелесть домашнего очага, но едва прозвучал по фиордам призывный рог, со всех сторон стали собираться люди…

Конунг Старвард созывал дружины для набега на страну пиктов, где царствовал Этельред, его давнишний противник.

Как ни хотелось Рюрику побыть с молодой женой, не мог он отказаться от участия в набеге.

Поднял он свои варяго-росские дружины, покинул Эфанду и во главе своих воинов явился к Старварду…

Ни слезинки не проронила Эфанда, провожая супруга в поход, но если бы кто мог заглянуть в ее сердце, то увидел бы, что оно разрывалось на части от горя… Скандинавские женщины умели владеть собою, и Эфанда ничем не выдала своей печали.

Только когда скрылись на горизонте белые паруса отплывших драхов, тяжело вздохнула она и на ее голубых, как весеннее небо, глазах, заблестели слезинки…

Освободился народ славянский от чужеземного ига, но горький опыт не научил его ничему, и лишь только на Ильмене не осталось ни одного варяга, все там пошло по-старому.

Снова начались раздоры… Даже Новгорода перестали бояться роды славянские.

— Что нам Новгород! — толковали на Ильмене, — засел на истоке и важничает…

— Не таких видали! На что уж грозны варяги, и тех не испугались, а то — Новгород!

— Эх, сложил Вадим буйную голову… Будь он с нами, показали бы мы себя Новгороду!..

Когда более благоразумные спрашивали крикунов, чем им так досадил Новгород, те с важностью отвечали:

— Не по старине живет! Больно богатеет… Это он на Ильмень и варягов-то приманил!

С удивлением смотрели на приильменцев наезжавшие по торговым делам в Новгород кривичи и люди из веси и мери. Они, стряхнув с себя чужеземное иго, не ссорились между собой и жили тихо и покойно.

— Из-за чего у вас на Ильмене такие пошли раздоры? — спрашивали они у новгородских мужей.

— Побыли с варягами, — отвечали те, — посмотрели на них да от них озорству и научились… Что теперь и делать — не знаем…

— Страшные дела на Ильмене творятся… Стыдно молвить: при варягах куда лучше да и спокойнее жилось…

— Да, если так пойдет, — слышалось другое мнение, — снова придут к нам варяги или какие-нибудь другие чужеземцы; верьте слову, голыми руками нас перехватают…

Никого, кроме своих, на беспредельных пространствах земли славянской не было, не с кем было силой помериться, и вот, за недостатком чужих, роды бились друг с другом.

Наконец, мало показалось им приильменья. Стали нападать на соседних кривичей, весь, мерю да чудь. Те, как могли, отражали эти нападения… Кровь лилась рекой.

Но так не могло долго продолжаться…

После долгих советов между собой отправились в Новгород старейшины от кривичей, веси, мери. К ним присоединились и дреговичи.

Не суда, не управы отправились искать они; знали все, что и Новгород бессилен. Если не ратной силы, так совета ждали они от новгородцев.

Издавна так уже повелось. Так и теперь, в последний раз, решили поступить соседние племена.

Узнав, за каким делом пришли в Новгород послы кривичей, веси и мери, явились туда и старейшины приильменских родов.

Почти все они были почтенные старцы, явно видевшие, к каким печальным последствиям ведут постоянные раздоры родичей. Но что они могли поделать с буйной, вышедшей из повиновения молодежью?..

Новгород, несмотря на свое бессилие, в их глазах пользовался прежним влиянием, да, кроме того, в нем жил еще тот, кого уважали все без исключения приильменские и соседние с ними славяне — старец Гостомысл.

Недовольны были новгородцы своим посадником и давно уже зрело среди них недовольство. Им казалось, что умный посадник слишком много забрал себе воли, когда еще не был так дряхл, соединил власть в одних своих руках. Не в их обычаях было лишиться каких бы то ни было своих прав. Мужи новгородские отлично сознавали значение Новгорода в северном славянском союзе, знали, что Новгород всегда служил центром торговым для всех окрестных племен, знали, наконец, что далеко-далеко за морями все представление о славянстве заключалось в одном только Новгороде…

А тут вдруг один человек, поставленный ими, как им казалось, замышлял захватить власть, присвоить себе одному славу, которая составляла их гордость.

— Нет! не бывать этому! Пусть лучше Гостомысл погибнет, чем вся вольность новгородская! — кричали на вечах.

Пока были варяги, за Гостомысла держались крепко, но как только прогнали пришельцев, Гостомысла ссадили с посадничества якобы «за ветхостью»…

Но он не потерял прежнего уважения и прежней любви. Он был единственным человеком, от кого собравшиеся на вече представители племен могли ждать мудрого совета.

Вечевой колокол в Новгороде громко и мерно звонил, созывая всех новгородцев на площадь в Детинце.

Уже в то время Новгород отличался от других городов и селений славянских. В нем были улицы, и он был разделен на пять «концов».

Управлялся Новгород посадником, выбиравшимся на вечевом собрании из наиболее почетных и уважаемых граждан.

После посадника самыми важными людьми в городе были управлявшие «концами» «старосты городового конца», из которых каждый имел своих помощников — под старост, или «уличных старост», наблюдавших за порядком.

К каждому из новгородских концов была приписана еще пятина — часть окрестной земли. Пятина управлялась своими старостами, но они были подчинены старостам городовых концов, отдававшими отчет в своих действиях только посаднику да вечу.