Александр Лавров - Варяги и Русь

В Киев редко приходили вести с великого озера славянского.

Но если бы приходили они чаще, то Аскольд и Дир узнали бы о той тяжелой борьбе, которую пришлось выдержать с ильменскими славянами их бывшему другу…

Рюрик, подавив наконец рознь, стал княжить на Ильмене спокойно. В это время появился на Ильмене Всеслав. Его приняли в княжьих хоромах на Рюриковом городище. Сам князь тотчас же поспешил принять его в свои объятия. Да и как было не принять старого товарища — ведь это был Всеслав, не раз и не два деливший с Рюриком опасности и труды походов. Но более всех обрадован был появлением Всеслава Олег. Он принес ему весточку о тех, кого Олег в глубине души считал изменниками их общему делу. Никак он не мог забыть того, что объявили они князю, которым они были посланы покорить под его власть земли приднепровские, после того как осели там: «Ты будешь конунгом на севере, а мы — на юге, — уведомляли ярлы Рюрика, — и друг другу не помешаем мы, если же понадобится помощь тебе наша, можешь на нас рассчитывать. Готовы мы вступить с тобою в союз; изменниками нас не считай, потому что не давали мы тебе клятвы в верности, и ярлы мы свободные, ни от кого не зависимые». Независимые! А разве он, Олег, конунг Урманский, зависим от кого-нибудь? Он зависим только от уз дружбы и не изменил этим узам. Он предлагал Рюрику пойти и наказать виновных, но тот не пустил его.

— Нет, мой брат, нам и здесь еще слишком много своего дела. А Киев рано или поздно от нас не уйдет — все равно будет наш, как и вся земля славянская. Ярлы нам же еще услугу делают, к Киеву дорогу прокладывают. Нам после них легче будет пройти, потому что они такие же варяги, как и мы. Поэтому-то и оставим их в покое до поры до времени, пусть они там забавляются, будто они новое великое княжество на юге основали… все равно их княжество к нам перейдет. Да и сами ярлы наши Аскольд и Дир совсем не ратные люди. Они к тихой, мирной жизни склонны. Это ты знай!

— Ты прав, как всегда, мой Рюрик! Затаю я до времени думы мои, но потом буду просить я у тебя позволения разделаться с изменниками, — отвечал Олег.

— Придет время, пойдешь и ты на юг!

Увы, все время, пока княжил на Ильмене Рюрик, для Олега было столько дела, что и подумать о новых завоеваниях было некогда, но вот теперь пришел с Днепра Всеслав и нечто невероятное рассказал об Аскольде и Дире.

Олег верить отказывался, чтобы скандинавские ярлы могли так перемениться, но Всеслав приводил подтверждения и не верить было невозможно.

Более всего возмутился Олег тем, что Аскольд не сдержал своей клятвы и не обратил в развалины столицу Византии; при рассказе же о тех богатствах, которые были скоплены в Константинополе, глаза норманна загорелись.

— Клянусь Одином! — воскликнул Олег. — Лишь только управится с делами Рюрик, мы пойдем, Всеслав, на Днепр, и беда тогда изменникам!

Он несколько раз пытался заговорить с Рюриком о Киеве, но тот отвечал только одно:

— Не время еще!

Рюрик полагал, что норманны еще недостаточно укрепились на Ильмене, чтобы начать новые походы.

Всеславу приходилось ждать.

Но вот умер Рюрик. Только тогда народ славянский понял, кого он теряет с его смертью. Был могуч князь, но не смертным бороться со смертью…

Рюрик был погребен, и его наследником стал его сын — младенец Игорь, а за него стал править ильменцами его дядя, мудрый Олег. Теперь он был свободен. Он мог бы сразу пойти на Днепр, но некоторые недовольные правлением Рюрика роды приильменские пробовали возмутиться. Нужно было унять их… Когда же это дело было закончено, Олег, собрав грозную рать, вместе со Всеславом пошел в поход на ничего не подозревавших киевских князей.

В Киеве настали другие времена. Не мог нарадоваться народ приднепровский на своих князей-христиан. Больно уж ласковы да добры они стали. И прежде любили их, а теперь еще пуще любить начали.

— Что солнце на небе — то князья наши! — говорили киевляне.

— Приветливее да ласковее их и не найдешь!

— Где уже найти!

— Не то, что в Приильменьи…

— Ну, там князь — другое дело… Там князь по народу — кремень…

Вернувшись с молодой женой в свой стольный город, принялся Аскольд за устроение своего Приднепровья. Дир во всем помогал ему делом, а молодая княгиня Ирина разумным советом.

Недаром супруга киевского князя и детство, и юность свою провела в императорском дворце Византии, недаром постоянно слышала она о делах правления. Все это, как нельзя более, теперь пригодилось ей.

— Войной иди, когда тебя вызывать будут, — говорила она своему супругу, — а дома у себя — добром да ласковым словом куда больше сделаешь!..

И следовал ее советам Аскольд. Никого он не «примучивал», даже древлян, собирая с них положенную дань. Отдадут добром — ладно, не отдадут — Бог с ними.

И такое отношение ценили во всех племенах и родах Приднепровья. Без «примучивания» мало было родов, за которыми бы недоимки считались. Сами несли, не дожидаясь, когда дружина княжеская пойдет. Легко, стало быть, жилось. И в самом деле легко. Киев рос не по дням, а по часам. Мир с Византией был для него благодетельным. Развивалась торговля. «Гости торговые» теперь из Понта Эвксинского, из славных городов, что под рукою Корсуни города были, из Византии самой, из-под вечно-голубого неба Италии не переводились в Киеве. Прежде их много было, а теперь втрое больше стало. Безбоязненно шли они, уверенные в княжей охране. Аскольд и Дир обо всех и обо всем Заботились. Странноприимные дома для путешествующих устроили, хоромы для заболевающих недугами возвели, по близости от торговой пристани, храмы Бога живого соорудили и столь набожны были, что ни одного богослужения не пропускали, чувствуя себя легко и отрадно в храме.

— Эх, счастливы мы, Дир мой! — говорил Аскольд. — Боюсь я даже…

— Чего?

— За будущее боюсь… Не верится мне все, чтобы такое счастье на земле людям надолго дано было…

Дир усмехался.

— И откуда у тебя только мысли такие являются, брат мой! — говорил он.

— Ах, Дир! Вспомни жизнь нашу прежнюю. Что такое мы были с тобой? В фиордах мы не простые люди были — ярлы. Да для чего мы жили! Помнишь песню Рулава: «Нет в мире лучше дел войны». Неужели мы только для кровавых потех на свет Божий родились? Неужели счастье только в одних боях, грабеже и насилии над беззащитными? А ведь в этом только и проходила жизнь викингов. Вот и теперь сравниваю я жизнь, которую мы с тобой здесь ведем, с прежней жизнью нашей. Так теперь хорошо, так теперь легко и привольно. Не слышишь звона мечей, не слышишь воплей несчастных жертв. Никто не проклинает наше имя, никто с ненавистью не смотрит на нас, все только благословляют нас да глядят нам вслед с любовью… Сердце покойно, душа радуется. Вот и думаю я, тоща мы были бедняками, нищими, а теперь полупили богатство великое… Разве не богатство покой душевный? Его-то и боюсь я потерять. Ведь живем мы и не знаем сегодня вечером, что завтра утром будет. Безоблачно небо, светит с него солнышко, так и льет оно свои лучи благодатные, животворные, вдруг откуда ни возьмись набежит туча черная, скроет и небо ясное, и солнце радостное, потемнеет все, как в ту бурю над Византией, затуманится свет далекий и ударит гром с молнией… Так вот и жизнь наша…