Александр Лавров - Варяги и Русь

Теперь же «правда» на Ильмене была единая для всех — не своя, а княжеская. Пожаловаться княжему наместнику в Новгороде на обидчика, так он уж зла не попустит, все разберет, виноватого осудит и накажет, правого защитит и с миром да наградою за бесчестье отпустит! Но каждому хотелось, не дожидаясь княжей правды, по своей действовать… Однако при Олеге не всегда такие дела благополучно с рук сходили. Суров был правитель. Недаром он вместе с мудрым Рюриком на непокойном Ильмене княжью правду, не щадя животов ильменских, насаждал. Знал он, что потачки буянам нельзя давать. Сразу он всякие междоусобицы прервал, и тут порой не только что виноватым, а и правым солоно приходилось.

Правитель хоть куда как суров да грозен был, а все-таки, что солнце, для всех стал.

Ни один славянин, будь он с Ильменя или с Днепра — все равно, пока он правил Русью, пред варягом ни в чем унижен не был, что варяг, что славянин, все одно для мудрого Олега было. В одной гриднице пировали, вместе с врагами бились, вместе в боях свою кровь смешивали, и чем дальше шли годы, тем все ближе и ближе друг другу — что родные братья становились суровые выходцы из Скандинавии и уроженцы земель славянских.

Норманнов, впрочем, все меньше и меньше становилось. Новых из-за Невы не прибывало — разве когда по великому пути «из варяг в греки» проходили, да немного было таких, и сам Олег не особенно их жаловал, предпочитая, чтобы славяне вступали в его дружину, учились у его старых соратников делу войны, с которой слава неразлучна, как пели на пирах скальды. Любил Игоря суровый Олег.

Когда-то побратался он с его отцом, и теперь, когда Рюрик умер, Олег в его сыне любил своего старого боевого товарища и то, что он делал в земле славянской, то делал для Игоря, ради памяти Рюрика.

Для него — для Игоря, сына Рюрика, — и пришел он на Днепровскую землю. Для него, чтобы ему одному завладеть этой благодатной страной, он, Олоф, и перед убийством своих не остановился.

Ведь здесь, на Днепровских высотах, осели его старые друзья ярлы Освальд и Деар, такие же, как и он, и Рюрик, воины, достойные светлой Валгаллы. Зачем ему Днепр? Разве мало ему было Ильменя, но Освальд и Деар, как казалось Олегу, завладели тем, что по праву принадлежало Рюрику, а после него его сыну; вот он и отнял у них наследство. Он показал им их князя, и хотя каждый удар меча, вонзавшийся в тела его старых боевых товарищей, нестерпимой болью отзывался и в его сердце, он жертвовал ими ради своего любимца. Часто вспоминает он, как убиты были на берегу Днепра Аскольд и Дир, как называли киевляне Освальда и Деара, коверкая на свой лад их имена. Забыли они свою прежнюю славу, забыли Одина, Тора, переменили их на другого, византийского Бога. Что-то вот его, Олега, этот Бог не побеждает… Видно, отступился Он от хитрого, двуличного народа, поберегал его сперва, а потом с головой и выдал. С Аскольдом и Диром бороться да напугать их не хитро было, а пусть Он с ним, с викингом Олофом, попробует!

Так думал суровый варяг, кланявшийся Ассам и только понаслышке знавший о Боге христиан.

Олег не препятствовал никому веровать соответственно тому или другому обряду, и, когда после убиения Аскольда и Дира христиане соорудили над их могильным курганом храм, он не стал разрушать святилище христиан, он даже любил разговаривать с ними, хотя никогда не думал изменять верованиям своего народа.

В самой глубине дремучего леса, далеко от стольного Киева, приютилась избушечка.

В избушечке этой живет ветхий уже обитатель. Давным-давно уже поселился он в ней. С князьями Аскольдом и Диром на Византию ходил, там был свидетелем великого чуда и заступничества небесного против сил несокрушимых земных; поразило его тогда это чудо, вместе с князьями принял он святое крещение, а когда вернулся на родину, понял он, что не может уже жить прежней жизнью: ушел он из Киева и поселился здесь.

Этот отшельник был славянин по происхождению. Родился он на Днепре, в Киеве, и звали его со дня рождения Велемиром. Когда варяжские князья Освальд и Деар пришли в Киев и повели днепровских славян против Когана, Велемир, уже пожилой человек, один из первых стал в ряды княжеских дружин и скоро своей храбростью успел заслужить себе почет и у родичей, и у пришельцев-варягов.

У княжего любимца и друга верного — Всеслава — Велемир первым человеком был, на пирах рядом с ним сидел, а на охотах всегда за князьями неотступно следовал.

Так и жил он до того самого времени, когда Аскольд и Дир собрали поход на Византию и были побеждены там не людьми, а самим небом.

Сколько лет уже прошло, а сейчас Велемир помнит этот ужасный для славян и варягов день.

Как будто многих лет не минуло, так ясно звучит в ушах старика властный голос Аскольда, когда тот приказал перетащить волоком по берегу их струги…

И вдруг откуда ни возьмись ветер. Потемнело все вокруг, буря заревела, да такая, что и представить себе невозможно, а ветер как стал швырять славянские струги — все разом исчезло; обоих сыновей так вот у Велемира унесло, больше никогда и не видал он их…

Очнулся он в Византии, смотрит и глазам не верит. За ним, как за родным, ухаживают… За ним! Будто не знают, что грабить и убивать пришел он… А после, как услышал, что так поступали с ним по завету христианского Бога, тут впервые в сердце запала искра любви к этому, ему еще неведомому, Богу.

«И грозен, и милостив, — подумал он тогда, — не то что Перун».

Стал он слушать да и расспрашивать сам об этом Боге и узнал такое, что вдруг озарило его сердце, душу чудным светом, пробудило в нем дотоле неведомое чувство любви к ближнему и убедило в том, что самая страшная месть врагам — это расплата добром за зло…

Скоро он узнал, что и его князья в христианского Бога уверовали и креститься хотят.

Князей своих он умнее всех на свете считал и уже по одному этому не желал отстать от них. Долго постигал он истины христианской веры и наконец чрез крещение сам удостоился стать христианином, получив имя Петра.

Когда же возвратился, он почувствовал, что не может вести прежней жизни. Вот он и ушел из Киева, здесь поселился, — слыхал он в Византии, кто хочет душу свою спасти, так поступать должен. И живет здесь, летам и счет потерял он уже. Да что их и считать-то, когда счастлив человек!..

От всего отрешился он. Правда, посещают его изредка из соседнего рода, да и туда из Киева никаких вестей нет. Да и какие вести-то могут быть оттуда? Все там, поди, идет по-старому…

Вдруг отчаянный крик прервал воспоминания старика.

— Господи, Иисусе Христе! — проговорил Велемир, осеняя себя крестным знамением, — ведь это же человек… Что с ним такое?..

Крик раздался снова, на этот раз к нему присоединился рев разъяренного зверя..