Николай Самвелян - Московии таинственный посол

Когда гости вошли, Федоров сразу же понял, кто они и откуда. Улыбнулся: пожалуйста, милости просим… Но старший, спросив, печатника ли они имеют честь видеть, опустился вдруг на колено, схватил правую руку Федорова, поднес ее к губам.

— Что ты! Зачем?! — Он помог гостю подняться. — Да что с тобой? Чего ты крестишь меня? Зачем руки целуешь? Я ведь не царь и не святой…

Вечером, после ужина, Федоров и гости сидели в столовой у большого полукруглого дубового стола. Свечи не горели, но пламя, плясавшее за дверцей печи, хорошо освещало комнату.

— Вот, — говорил Атанас, старший из купцов, — эти кольца и несколько монет — то, что у нас было с собой. Мы не знали, найдем ли тебя. Нас снарядили в дорогу, чтобы мы сначала отыскали тебя. Узнали, жив ли тот человек, который написал о нашем Кирилле. Теперь дело проще. Возвратимся, соберем денег, привезем тебе. И людей пришлем на помощь — мастеров резать дерево, медь. Все в помощь тебе будет.

— Цех не разрешит.

— Кто?

— Цех. Тут ведь свои порядки. Каждый мастер входит в цех. Есть цехи швейников, столяров, оружейников. Печатник, например, не имеет права держать у себя плотника. Все заказы надо оформлять через цех.

— Это нам непонятно. Но раз ты так говоришь, значит, так и есть. Найдем выход. Может быть, сможем резать и отливать литеры у себя в Болгарии. И печатный пресс там поставим. Сможем переиздавать твою «Азбуку» в Болгарии или в Валахии. Такое в наших руках?

— Да, — сказал Федоров, — вполне. Сколько бы вы хотели в год получать книг?

— Если речь идет об «Азбуке», то триста штук. Конечно, денег у нас пока мало. Народ беден. Страна под турками. В нищете. Но, даст бог, на науку детям кое-что соберем. И тебя за твои труды не обидим.

— Напрасно вы так, — сказал печатник. — За свои труды я вообще ничего не возьму. И друкарню вам на родине помогу сделать. Деньги ищите только на бумагу да на другие расходы по печатанию. Триста книг в год — это много. Не просто их выпустить. А я весь в долгах. И помирать пора. Чувствую.

— Бог с тобой! Зачем так говоришь? Живи вечно!

— С удовольствием жил бы! Но в важных разговорах зачем лукавить? Хорошо бы года два протянуть. Многое успел бы! И академию открыл бы здесь. И для здешних русских, и для московских, и для болгар. А главное — типографию. Такую, чтоб две-три тысячи книг в год печатать. Всем нам это нужно.

— Да, всем, — согласился болгарин. — Трудно нам сейчас. Мудрые люди говорят, что должны прийти к нам полки из Москвы.

Федоров покачал головой:

— Нет, не скоро придут к вам московские полки.

— Что остается делать? Ждать?

— Нет, нам с вами надо печатать книги. Сегодня, может быть, это важнее, чем полки московского царя.

— И мы так думаем — книги нужны.

Печатник рассказывал о некоем княжьем человеке Данилке, который не хотел читать книг, не хотел быть свободным, а желал служить князю. Желал быть его ушами, чтобы все слышать, его глазами, чтобы все высматривать, его носом, чтобы все вынюхивать…

— Дай такому Данилке книгу — он же тебя этой книгой хватит по голове. Дай ему свободу — он ее отвергнет. Вот в чем беда. И много лет пройдет, пока внук Данилки сообразит, что он такой же человек, как и князь. И что свобода и грамота ему нужны не меньше, чем князю.

— Мы соберем для тебя деньги! — сказал старший болгарин. — Ты принесешь добро нам.

Печатник провожал гостей до постоялого двора. Стояла ласковая осенняя ночь. С шорохом срывались с деревьев сухие листья и ложились под ногами. Светились окна обоих итальянских посольств. Там, наверно, праздновали заключение очередных торговых сделок со львовскими купцами. А над крышей костела висела полная яркая луна. Свет ее лился на деревянные тротуары, блестел на стеклах окон. От кладбищенского забора до середины Краковской улицы легла густая синяя тень. Золотой казалась вода речки Полтвы.

Возвращаясь домой, Федоров остановился на площади, у маленького фонтана. Струя воды лилась на камни из разинутой пасти каменного тритона. Подставил руку, выпил несколько глотков воды, такой холодной, что сразу же заныли зубы. Влажную ладонь он приложил ко лбу. Посидел на каменной ограде фонтана. Такие ласковые осенние ночи не редкость во Львове.

А в Москве уже идут дожди. И злой ветер раскачивает ветви голых деревьев, пенит воду в реках. А здесь Полтва тихо и мирно течет мимо городских стен. Ни волны, ни ряби. Да, это мирный и тихий город. Ласковая ночь окутала его. Одна ночь — это минута, миг. Скоро встанет солнце, разгонит темноту и тени. И все — ночь прошла. Стала уже минувшей… Может быть, полтысячи лет назад такой же тихой ночью в Салупе или Корсуне теперь уже легендарный Кирилл пришел к мысли создать для славян алфавит. И положил на это жизнь. Как воины на поле брани кладут головы, чтобы жили в счастии их дети, внуки и правнуки.

А утром он снова стоял у реки и наблюдал, как мальчишки пускали по волнам деревянные кораблики с настоящими парусами. Различными — прямыми и косыми. Вырезанными из куска парчи и из мешковины. Был даже кожаный парус — кусок старого фартука. Кораблик с кожаным парусом кренился, но бежал бодрее других. А по берегу, вслед за своими корабликами, бежали мальчишки. Мокрые ноги в холодную осеннюю слякоть, сосредоточенные и страстные лица пророков — мальчишки во все времена были неистовыми и великими в своей искренности.

И он вспомнил, что сам когда-то пускал кораблики на далеком северном озере, берега которого поросли ивняком и осокой. Тогда тоже ветер, надувавший паруса, уносил кораблики прочь от хозяина. Мальчишки, те, что посмелей, бросались за корабликами вплавь. Но он этого не делал никогда. Для того и существуют корабли, большие и малые, чтобы плыть далеко и пенить воды там, куда ни пешему, ни конному не добраться. Разве что птица долетит туда и ревниво промчит над парусом…

…Налетел ветерок, и кораблик с кожаным парусом рванулся вперед, запрыгал по ряби, зарылся носом в воду и вдруг опрокинулся, показал днище — конец плаванию. Его хозяин бросился было в воду, но Полтва здесь была глубока, а течение быстрым. И уплыл опрокинутый кораблик, не догнать его. Лицо мальчишки было удивленным, а руками он разводил, как взрослый: мол, что же теперь делать? Одно из первых в жизни больших разочарований. Голубые глаза, спутанные ветром льняные волосы, подвязанный куском веревки старенький плащ и беспомощно разведенные руки… Оказывается, не всегда тугой ветер в парусах — удача. Случается, он приносит и беды. Что ж, надо учиться понимать жизнь и ее хитрые законы. Давно ли он сам пускал такие же кораблики? А теперь — старик с морщинистой шеей и уже непрозрачными ногтями на руках. Того, что осталось прожить, чуть-чуть. Но лишь теперь пришли и знание, и умение, каких раньше не было. Да где взять силы?