Бернар Клавель - Свет озера

Предосторожности ради Бизонтен велел всем выйти из повозок, за исключением одного, того, кого звали «живым трупом». И так все гуртом шагали за повозками.

Хотя все внимание Бизонтена поглощала его упряжка и опасная дорога, мысли его упорно возвращались к толстяку Мане. Он всей душой любил эшевена, дружил с беднягой Бобилло, который сейчас так мученически мучается от этой тряски, и, однако, все его помыслы занимал этот пьянчуга Мане. Земля слишком промерзла, так что пришлось отказаться от мысли вырыть ему могилу, и скрюченное, как зародыш в материнской утробе, тело засыпали камнями, навалили сверху кучей ветки колючего кустарника. Бизонтену не удалось помешать Сора и Рейо разбить мотыгой ледяную корку, сковавшую труп, и обшарить тело в надежде найти деньги. Впрочем, и денег-то у Мане оказалось немного — с десяток испанских пистолей, лишнее доказательство, что он наврал про свои капиталы Бизонтену перед самым уходом. Напрасно подмастерье твердил себе, что смерть эта благо для всех них, что наконец-то воцарится покой, голос пьяного толстяка звучал в его ушах, жалобный голос, прерываемый рыданиями. Он слышал его слова: «Но я же ведь сдохну там с холоду!»

«Вроде бы он сам это чувствовал… Я хотел одного: чтобы люди не накинули ему петлю на шею, а выходит, убил его я. Один я и убил его!»

Сотни раз в течение первых часов их пути Бизонтен представлял себе отъезд Мане, его страх перед ночным мраком, его желание миновать деревню и пробраться потихоньку, прячась в тени Риз у , его падение на лед, треск этого разбившегося льда и холод воды. Холод, цепко схвативший его, после того, как он выбрался оттуда, как бежал за обезумевшей от страха лошадью, как леденела на нем намокшая одежда. Сразу ли его сразила смерть? Или он мучился перед смертью? Проклиная Бизонтена, зная, что погибнет пленником этого ледяного панциря? Скончался ли он в один час с эшевеном? Бизонтен упрекал себя за все эти страхи и твердил про себя: «Уж коли ты согласился взять на себя ответственность, так иди до конца. Держись. Нельзя толкать человека на смерть, потому что боишься, что у тебя недостанет сил защитить его… Пусть даже человек этот последний мерзавец, нельзя вот так избавляться от него».

Короткий дневной привал прошел в молчании. Сказывались усталость и страх перед этим опасным путем. Бизонтен тоже молчал, но чувствовал, что каждый из них страшится провести ночь на этом крутом откосе, откуда, может, только одна дорога — прямо в преисподнюю.

Стало смеркаться, солнце скрылось за мрачной горой, по склонам которой сочилась вода. Из глубины долины, куда они направлялись, снизу наползал стеной серый туман, скользил меж оголенных веток берез и сосен, придавленных снегом.

А они все шли и шли, как и их лошади, разбитые усталостью, терзаемые холодом, который особенно зло впивался в ноги после их беспрерывного шлепанья через ручейки. Бизонтен присматривал за всеми, то и дело оборачивался и кричал:

— Внимание — скала!

— Внимание — ледяные глыбы!

— Держитесь правее!

Идущие за ним подхватывали крик и как по цепочке передавали его друг другу вплоть до замыкающего.

Останавливались они, только когда нужно было удержать и вытащить на дорогу скользящую боком или зацепившуюся за камень повозку; наконец весь обоз встал, потому что Бизонтен заметил идущую сверху вниз между деревьев дорогу с явными следами колес. Подмастерье собрался было отправиться на разведку, как вдруг со скалы, нависавшей над дорогой, кто-то крикнул:

— Кто идет?

— Крестьяне-беженцы.

Там, наверху, помолчали, потом тот же голос спросил:

— Почему вы здесь остановились?

— Хотим проверить, не находится ли дорога в руках французов, — крикнул в ответ подмастерье, — но я по голосу твоему слышу, что это не так.

В ответ засмеялись, но потом чей-то голос, раздавшийся ближе, спросил:

— А женщины с вами есть?

— Есть, и дети тоже.

— Тогда пусть женщина без спутников придет сюда.

— Почему именно женщина? — удивился Бизонтен.

— Хотим убедиться, что среди вас нет солдат, и пусть она будет за вас порукой.

Подмастерье услышал позади шаги. И обернулся. Это шагала Ортанс, кнут она на манер возчиков закинула за плечо, длинную коричневую юбку подняла до колен и подколола булавками, так что получилось нечто вроде пышных мужских штанов, правда длиннее, чем положено. Но когда Бизонтен собрался было проводить ее, она, предупредив его намерение, заявила:

— Не будем спорить. Только время зря потеряем, люди и так еле на ногах держатся.

Бизонтен глядел, как шагает она по тропе, постепенно расширявшейся, и чувствовал, что недоволен этим днем, первым днем своей ответственности, его томило ощущение тоскливого страха. Теперь, отсюда, Ортанс в своем нелепом наряде казалась меньше ростом и как-то шире, словно ее придавила сверху незримая тяжесть. Когда она дошла наконец до дороги, двое вооруженных мушкетами мужчин вышли из-за стоявших стеной сосен. Они заговорили с ней, и она, делая широкие жесты, очевидно, объясняла им, кто они такие и откуда они пришли. Лошади били копытами по грязи, и на возчиков летели брызги. Наконец один из часовых крикнул:

— Пусть повозки движутся одна за другой, так нам будет легче их обыскать.

Первым приблизился к ним Бизонтен, и, пока один из мужчин шарил в его повозке, подмастерье объяснял другому, что они рассчитывают добраться до кантона Во.

— А что касается оружия, — добавил он — у нас есть копья, против волков держим, и есть у нас аркебуз.

— Копья — это ничего, — ответил часовой, — но с аркебузом вас в кантон Во не пропустят.

Тут в разговор вмешалась Ортанс:

— Тогда возьмите его. Я вам его отдаю.

Тот, что обшаривал повозку Бизонтена, обратился ко второму, очевидно своему начальнику:

— Все в порядке.

— Следующий, — скомандовал тот.

Подъехал Пьер, за ним последовали другие, и все шло спокойно, пока в повозке Бертье не был обнаружен несчастный Бобилло. Тут завязался жаркий спор между цирюльником и часовым. Наконец было решено, что все повозки остановятся при въезде в деревню и дождутся лекаря. Ежели он заподозрит, что это чума, повозку сожгут, а весь обоз завернут обратно.

Перед мастерскими в долине Бьены у Мореза виднелись неоконченные укрепления, сложенные наполовину из камня, наполовину из сосновых стволов. Какие-то люди, закутанные в тряпье, несли тут охрану. Часовой, прибывший со сторожевого поста, объяснил, что произошло, и сержант вышел из укрепления. Бизонтен выступил вперед и заговорил с ним, затем вернулся к повозкам.

— Я дал ему денег, чтобы он купил нам горячительного, и попросил также предупредить подмастерье каменотеса, который мне знаком.