Сергей Жигалов - Дар над бездной отчаяния

– Глякося, царь! Тудыт твою растудыт!.. Живой царь!!!

Жандарм ястребом пал на мужика, поволок прочь.

– Подожди! – Государь Александр Третий, а это был он, подозвал мужичонку к себе.

Осаженный тяжкой жандармской дланью чуть не по колено в землю, тот обратился в соляной столб.

– Держи мой портрет на память, – государь протянул ему двадцатипятирублёвую ассигнацию.

…Дым растаял, поезд скрылся из глаз, а «соляной столб» всё стоял. В одной руке брыль, в другой – ассигнация. Сон золотой, но четвертная-то – вот она. Глядит с неё тот самый богатырь, что прогуливался вдоль вагонов. «Чудны дела Твои, Господи».

В стороне, где скрылся в степи царский поезд, прогремел гром. Мужичонка глянул на небо, истово перекрестился: «Нигде ни облачка, а гремит…».

…Паровоз, раскочегарившись, мчал на всех парах. Государь, не переставая улыбаться, прошёл в свой вагон-кабинет, сел на кушетку зелёной кожи, придвинул казённые бумаги. После райской Ливадии, утопавшей в садах, после берега лазурного моря, где царская семья провела всё лето, сухая степь за вагонными окнами дышала жаром и скукой. Под стать пейзажу скучны были и документы. Отчёт о кредитной политике Дворянского банка. Доклад о подготовке к строительству Сибирской железной дороги. Проект указа, запрещающий иностранцам покупать недвижимость в западных областях России.

Пробежав глазами указ, государь начертал на полях: «Согласен, Россия – для русских». Вернулся к бумагам о Сибирской железной дороге. Роль этой ветки, соединившей центр с Дальним Востоком, для России непомерно значима. Мысли переключились на наследника. По предложению министра финансов Витте Ники ещё в ранней юности был назначен Председателем комитета. [14]С недавних пор государь стал ловить себя на том, что оценивает речи и поступки старшего сына как будущего императора. Началось это после известия о покушении на него в годовщину панихиды по убиенному родителю Александру Второму. Вспомнил, как раньше твердил воспитателям сыновей: «Не делайте из них оранжерейных цветов. Мне фарфора не нужно. Подерутся – пожалуйста. Но доносчику – первый кнут…». Слава Богу, наследник вырос «не фарфором».

Скачет на лошади по семьдесят вёрст, метко стреляет, отличный пловец. Знает экономику, юриспруденцию, дипломатию, говорит на четырёх языках, выдержан…

В прекрасном настроении император прошествовал в вагон-столовую, где собрались домочадцы, учителя, доктор. Весёлым взглядом обежал собравшихся. Государыня Мария Феодоровна с дочерьми Ольгой и Ксенией в одинаковых белых платьях, оттенявших морской загар, щебетали с мадам Оллегрен. Миша лезвием столового ножа пускал сёстрам в лицо солнечных зайчиков. Ники, заметив его, задёрнул штору на окне. Помолившись вслед за императором, все стали молча есть. На десерт подали любимые пирожные государя со взбитыми сливками. Он рассказал давешний случай на полустанке, представляя в лицах мужика и жандарма. Дети хохотали. Мария Феодоровна оставалась серьёзной, выказывая нерасположение мужнему легкомыслию.

– Вы, папа, на станциях вечно попадаете в истории, – звонко сказала Ксения.

– Не выдумывай, – остановила её императрица.

– Папа вот так же рассказывал, – покраснев от общего внимания, возвысила голос великая княжна. – На станции он вышел с другой стороны вагона. Никто из охраны не заметил. И, пока курил, поезд тронулся… Но папа по великодушию не наказал ни одного человека. Вот.

– А тогда у костра, когда по грибы ходили? – вспомнил и сразу засмеялся Михаил. – Папа прожёг брюки и потом на ходу прикрывал дыру корзинкой.

Он вылез из-за стола и, прижимая к бедру вазу из-под салфеток, показал, как шёл император.

Теперь хохотали все, даже всегда серьёзная мадам Оллегрен.

– А раз Мишель вылил на голову папа целый рукомойник воды за то, что он окатил его водой из садовничьего шланга. И папа…

В этот момент раздался сильный толчок. Ваза с пирожными вырвалась из рук императора и покатилась по столу, пятная скатерть. Государь потянулся её поймать, но его швырнуло грудью на стол и он вместе с ним заскользил по полу вагона. Ударился локтем и головой, но глаза не зажмурил. Разглядел в куче тел на полу дочерей в неприлично задравшихся платьях. «Наследник! Где Ники?!» – полыхнуло в сознании. Увидел хватавшуюся за стену мадам Оллегрен с раскрытым от ужаса ртом. Мелькнуло и пропало залитое кровью лицо министра двора Фредерикса. Вдруг, будто в страшном сне, потолок вагона стал косо оседать, грозя раздавить барахтавшихся на полу людей. Император упёрся в падающую крышу вытянутыми над головой руками и почувствовал, как от страшной тяжести затрещали кости, будто на него рушилась сама земная твердь. Но он бы скорее сам переломился пополам, чем дал этой тверди задавить детей. От нечеловеческого напряжения в глазах поплыли янтарные светляки, потом сделалось темно. Но он успел разглядеть, как Ники, бледный, с окровавленной щекой, поднимал мать.

– Скорее! Скорее бегите из вагона! – прохрипел император. – Мужество не покинуло его и в эти минуты. Набежавшая охрана рвалась снаружи в пролом, мешая выбраться наружу. Когда они, трое или четверо, упёрлись в крышу, государь уронил руки. Он долго потом не мог выбраться из вагона. Ссадил локоть, порвал на плече рубаху.

– Папа, ты не ранен? – спросил подбежавший к нему наследник. Он был бледен, но внешне спокоен. – У тебя глаза в крови. Держи платок.

– Все целы? – государь утерся, размазывая кровь по щекам.

– Слава Богу! Только Ксения сильно ушиблась, не встаёт.

– Где она?

– Вон там, под насыпью, где ставят палатку. Государь побежал, поскользнулся, съехал по на сыпи вниз. Люди кинулись помочь ему встать.

На разостланном в траве офицерском плаще навзничь лежала старшая дочь. Перед ней стояла на коленях мать, платком вытирала ей слёзы.

– Саша, ты ранен? – испугалась императрица.

– Пустяк, – государь тоже опустился перед дочерью на колени. Поцеловал в щеку.

– Где болит?

– Папа, слава Богу. – Она потянулась к нему, но, ойкнув от боли, зажмурила глаза. – Спина… Я не чувствую ног.

Папа, помоги, мне страшно.

– Потерпи, милая. – Он, правитель самого великого на земле государства, владетель несметных богатств, в чьей власти было объявлять войны, казнить и миловать, не знал, как, хотя бы на маковое зерно, уменьшить сейчас страдания любимой дочери.

– Ваше величество, нужно положить княжну на жёсткую основу, – сказал доктор. У него самого был рассечён лоб, моталась надорванная пола фрака. – Повреждён позвоночник. Надо широкую доску или дверь.

От вздыбленных покорёженных вагонов доносились крики и стоны. Император поднялся с колен и твёрдой походкой направился туда. Наследник, на ходу зализывая проткнутую гвоздём ладонь, последовал за отцом.