Гарольд Лэмб - Феодора. Циркачка на троне

Юстиниан, выслушав доклад офицера, надел ему на шею золотую цепь, возвёл в ранг патриция и поспешно написал Белизарию, умоляя его срочно вернуться на восток. В третий раз, как в Африке и на Сицилии, командующий был раньше времени отозван из Италии. Стараясь как можно лучше оградить своих солдат от военных действий, он высадился с ними в Константинополе. Ему пришлось оставить разграбленную Италию' в руках римских легионов. Но бесценное время уже было потеряно.

Когда во второй раз Белизарий триумфально прошагал по улице Мезе во главе своих ветеранов, толпа выкрикивала его имя. Он сопровождал не только побеждённого готского короля и вельмож, но и знамёна римских легионов, захваченные готами в городе Адриана. Толпа, среди которой были Гелимер и пленные вандалы, поняла, что это более великий триумф, чем победа в Африке. Однако встречали Белизария уже не так восторженно, как в первый раз. На ипподроме не звучали овации, не показывали великолепных готских богатств. Юстиниан приказал скрыть их.

Но толпы на улицах молча воздавали дань уважения Белизарию. «Им доставляло удовольствие лицезреть его, когда он каждый день выходил из дома. Его выход напоминал праздничную процессию, — так писал восторженный Прокопий. — Он был высок и красив... В безвыходных ситуациях проявлял неизменное присутствие духа, и после великих побед не изменил себе. Никто не может сказать, что слава вскружила ему голову».

Поздравления Юстиниана были краткими и скупыми. Наступал звёздный час Петра Саббатия, поскольку Средиземноморский регион вернулся под начало Римской империи, включая старинные Рим и Равенну. Теперь он по праву мог подписываться победителем готов и франков, вернувшим жизненно важные пункты Западной империи.

Но в последние месяцы удар был нанесён и по Восточной империи. Юстиниан показал Белизарию запись бедствий: тысячи людей погибли под натиском булгарских гуннов, многие города были разграблены, деревни сожжены, урожай уничтожен, а скот угнан.

Белизария потрясло бедственное положение на персидском фронте. Падишах прорвался через границу, опустошая города, бывшие в безопасности, пока там служили Белизарий и Сит.

— Антиох! — воскликнул Белизарий.

Второй по важности город империи был захвачен персидской армией. Персы добрались до берегов Средиземного моря, где веками не ступала нога захватчиков.

— Хосров решил поплавать в море, чтобы посмеяться над нами, — бесстрастно заметил Юстиниан.

Ему, планирующему битвы во дворце, казалось, что Белизарий, нарушив его приказы, навлёк новую беду. А солдат Белизарий не мог оставить поле битвы, которая длилась четыре изнурительных года. Император никогда не осознавал реальной ситуации за морем, а командир не понимал стратегических замыслов.

И вновь Белизарию и его усталым солдатам пришлось спешно покидать Константинополь, чтобы встретиться с ещё более могущественным врагом. На этот раз стратеги Священного дворца не говорили ему, что он должен делать. Юстиниан уже не смотрел на карты и не слушал донесений отставных командиров и шпионов. Он сделал ставку на перемирие, чтобы успокоить персидскую границу, и проиграл. Было бессмысленно указывать, как победить огромные полчища персидского царя. Он доверил всё Белизарию и его пятитысячной армии.

Для Феодоры новости с востока оказались настоящим ударом. Её милый Антиох с девушками из рощи Дафны и священниками блаженного Севера превратился в бойню, дом скорби и крови. Ей была ненавистна бессмысленная победа на западе, и впервые она поняла, что Белизарий может быть опасен.

Спустя четырнадцать лет правления в Священном дворце Юстиниан начал понимать, что хотя ему и удавалось успешно вести войну за границей, но как правитель империи он не состоялся.

Настенная карта в зале, где собирались конференции стратегов, показывала возрождённую Западную империю. На ней были аккуратно нанесены, но уже не рукой искусного секретаря императора, Прискуса, названия освобождённых областей: побережье Далмации, Триполитана, африканская и итальянская префектуры, остров в западном море, побережье визиготской Испании, где корабли императора заходили в торговые порты Малагу и Кадис и осмеливались выйти в необъятный загадочный океан.

В своём воображении Юстиниан путешествовал сам к границам империи за морем. Это снова было наше море, как называли его римляне. Он ощущал восторженную дрожь, когда в сопровождении кавалькады выезжал за ворота дворца. Там раскинулся новый город, его творение.

Сожжённые районы, шрамы, оставшиеся после восстания «Ника», исчезли. Знаменитая пара, архитектор Анфемий и инженер Исидор, построила блистательные мраморные дворцы. От перекрёстка тянулись широкие бульвары, а термы Зевксиппа по ночам освещались огнями. Среди зарослей кипарисов поднималась прелестная церковь Святой Ирины, посвящённая миру. Рядом с ней располагался приют для умалишённых и паралитиков, который Феодора убедила пристроить к императорским садам.

Когда правитель ехал верхом в диадеме мимо Августеона, он прислушивался к стройным крикам толпы: «Счастлив твой город, трижды августейший! Милосерден наш император волей Божиею!» Под ним расстилалось искусственное озеро, в которое текла вода из акведуков, окружённое роскошными колоннами, словно внутренний дворик дворца, — чудо архитектуры. Юстиниан тайно верил, что народ сравнивает его с царём Соломоном, давшим Иерусалиму первый храм, или, по меньшей мере, с Августом Цезарем, построившим в Древнем Риме массу кирпичных домов и дворцов с мраморными фасадами. Когда Юстиниан спешивался у портика Великой церкви, его совершенно покидала гордость: смиренным он входил в дом Божий. Церковь была такой огромной, что он чувствовал себя незначительным, идя по дворовому ковру из голубых васильков.

Прокопий, вернувшийся с войны, был изумлён, впервые войдя в церковь, «более благородное сооружение, чем просто огромные здания, оно полно света, а лучи солнца отражаются от мрамора. Можно сказать, что оно само излучает свет, такое великолепное в своём изяществе и пугающее своей кажущейся хрупкостью. Церковь кажется парящей в воздухе, а не стоящей на земле».

В чём же секрет Великой церкви? Анфемий, её архитектор, не мог этого объяснить. Прокопий пишет, что, сколько раз вы бы ни входили в неё, ощущение всегда то же самое. Наверное, там поселился сам Бог.

Император втайне надеялся пристроить к Августеону собственную героическую статую. Он даже придумал, как она будет выглядеть: бронзовая крепкая фигура на прекрасной лошади облачена в старинные римские доспехи, но без меча и щита, чтобы стало понятно: хотя он и воин, но не хочет разжигать войну. В одной руке будет земной шар, увенчанный крестом, другая протянется к горизонту. Это символ того, как императору удалось подчинить мир одной империи, церкви и закону. Правда, строительство статуи пока не обсуждалось с архитекторами, потому что они тут же рассказали бы всё Феодоре, а она подняла бы мужа на смех.