Дмитрий Петров - Юг в огне

— Через неделю, наверно, выедем.

— Поехал бы и я с вами с удовольствием, — с сожалением проговорил Виктор. — Да не пустят меня.

— Хочешь, я поговорю с Подтелковым? — сказал Прохор. — Он это дело устроит.

— Не стоит, — отмахнулся Виктор. — Меня предупредили, чтобы я никуда не отлучался. Положение довольно серьезное. Если не подоспеют сюда наши войска, то немцы или белые, а скорее всего те и другие вместе, ворвутся в город… Ну, понимаешь, я коммунист, имеющий уже некоторый опыт подпольной работы, должен опять остаться в подполье…

— Опасная эта работа.

— Конечно, опасная… Но зато полезная для партии, для народа.

Положение все более ухудшалось, поэтому был создан Чрезвычайный штаб обороны Донской Советской социалистической республики. Теперь мятежом были охвачены почти все южные станицы Дона. Повсюду шли кровопролитные схватки отрядов Красной гвардии с восставшими казаками. Оккупационные германские войска уже заняли Таганрог и напирали на Ростов. Обессиленные, слабо вооруженные революционные части отступали.

Сборы экспедиции на север Дона затягивались. За снаряжением ее следил сам Орджоникидзе.

— Товарищ Подтелков, деньги получили? — спрашивал он.

— Получил, товарищ Орджоникидзе. Десять миллионов рублей выдали мне в банке.

— Хватит на расходы?

— Думаю, хватит.

— Зачем еще задержка?

— Теперь как будто, все в порядке. Народ подобран.

— Сколько человек идет?

— Сто двадцать семь. Хороший народ подобран. Боевой… Сам подбирал. Это в большинстве казаки Хоперского и Усть-Медведицкого округов. Они всех знают там, на их зов будут охотно идти казаки…

— Правильно. Надо выезжать. Медлить нельзя.

— Первого мая выезжаем, товарищ Орджоникидзе.

— На железной дороге препятствий нет?

— Нет. Вагоны готовы, уже часть вещей казаки грузят.

… Утро было тихое, солнечное. Где-то за городом ухалипушки. У перрона стоял готовый двинуться в путь поезд. Как и всегда в таких случаях, по платформе суетливо сновали пассажиры с чайниками и котелками, корзинами и узлами. Крыши вагонов густо облеплены людьми.

Подтелков, одетый в кожаную черную тужурку, перетянутый ремнями, высокий и подобранный, расхаживая по платформе, по-хозяйски наблюдал за погрузкой и посадкой своих людей. К нему подошел худой, тщедушный, на вид почти еще мальчик, Кривошлыков, зябко кутаясь в шинель.

— Что, Миша, — сочувственно спросил у него Подтелков, — не проходит твоя лихорадка?

— Пропадаю, Федор, — простонал Кривошлыков.

— Потерпи, Миша, вот сядем в вагон, я тебе спирту с хиной дам.

— Да ведь не пью же я, — поморщился Кривошлыков.

— Надо выпить, — настойчиво сказал Подтелков. — Пройдет. Ермаков! увидев Прохора, крикнул он. — Как у вас, все посадились?

— Усаживаются, Федор Григорьевич, — ответил Прохор, подходя к Подтелкову с Виктором. — Федор Григорьевич, я тебе как-то говорил о своем двоюродном брате. Так вот он, — кивнул Прохор на Виктора. — Познакомься.

Блеснув из-под усов белыми зубами, Подтелков улыбнулся, протянул Виктору широченную ладонь.

— Рад познакомиться. Мне Прохор о вас рассказывал… Навроде имели желание с нами поехать?

— С удовольствием поехал бы, товарищ Подтелков. Но парторганизация не разрешит. А я не волен распоряжаться собой…

— А это товарищ Кривошлыков, — представил Прохор.

Слегка улыбнувшись, Кривошлыков как-то рывком сунул Виктору сухую, как таранка, горячую руку. Он понял, что Кривошлыков сильно болен.

— Да, — согласился Подтелков. — Это верно. Сейчас все мы не вольны распоряжаться собой. Революция над нами хозяйствует.

На вокзал приехали Орджоникидзе и Ковалев. Поздоровавшись, Орджоникидзе спросил у Подтелкова:

— Ну как, подготовились к отъезду?

— Вас поджидали, товарищ Орджоникидзе, — вытягиваясь по-военному, сказал Подтелков. — А теперь можно и в путь трогаться.

— Немцы Таганрог заняли, — вздохнул Орджоникидзе. — К Ростову подступают. Я только что получил телеграмму от Ленина. Просит, чтобы я выехал к немецкому командованию и договорился насчет установления демаркационной линии… Буду протестовать против незаконного вторжения германских войск в Таганрог и на Дон… Ну, прощайте, дорогие, — обнял он Подтелкова, а затем Кривошлыкова. — Желаю удачи!.. Уверен, что с задачей, возложенной на вас, вы справитесь хорошо…

— Обязательно, товарищ Орджоникидзе, — убежденно воскликнул Подтелков. — Может, много и не соберем, а уж полков пять-шесть обязательно.

Сняв фуражку, Подтелков помахал машинисту:

— Давай!

Машинист, увидев сигнал, поданный Подтелковым, дал свисток.

Еще раз пожав руки Орджоникидзе и Ковалеву, Подтелков и Кривошлыков вскочили на ступеньку тронувшегося вагона.

— Прощай, Витя, — расцеловал Прохор Виктора. — Прощай, дорогой братишка! Не знаю, когда теперь и увидимся… Да и увидимся ли еще?.. Времена-то наступили грозные.

— Увидимся, Проша!.. Обязательно!..

Прохор на ходу вскочил на подножку вагона и, еще раз взмахнув фуражкой, исчез за поворотом…

Поезд медленно полз в гору, огибая маленькие беленькие домики города. Всюду ярко зеленела молодая трава и кружево юной листвы деревьев. Казаки стояли у дверей и окон вагонов.

— Благодать-то какая! — слышались радостные восклицания.

— Теперь у нас в станицах сирень скоро зацветет, — вздохнул кто-то.

За Кизитеринкой дорога пошла берегом Дона. Красавица река широко разлила свои воды по лугам и займищам. Казаки, не выпуская из рук винтовок, стояли у окон и дверей, любовались родной рекой, воспетой в многочисленных песнях и былинах.

Контрреволюционерам уже была известна цель поездки Подтелкова с его отрядом в верховые станицы области. И они чинили всяческие препятствия на пути движения эшелона, устраивали засады.

Разгоняя белых, казаки снова усаживались в вагоны и продолжали ехать. Но длилось это недолго. Впереди опять оказывались засады. Двадцать пять километров — от Зверево до Лихой — экспедиция продвигалась с боями в течение четырех суток.

Дальше так продолжать путь было невозможно, и Подтелков приказал состав со станции Лихой повернуть по линии железной дороги к Царицыну. Пятого мая поезд прибыл на станцию Белая Калитва. Здесь Подтелков предложил выгрузиться из вагонов и степными дорогами походным порядком пробираться в Усть-Медведицкий, а затем и Хоперской округа.

— Рановато ты, Федор Григорьевич, задумал разгружаться, — возразил Востропятов.

— Почему — рановато? Тут, брат мой, начинаются верховые станицы… Здешние казаки нас будут принимать, как дорогих гостей.

— Давай в этой станице проведем пробную мобилизацию казаков, предложил Лагутин. — Посмотрим, как казаки отнесутся к этому, а тогда уж и будем решать, тут разгружаться или нет.