Дмитрий Петров - Юг в огне

— Но почему же? — развел руками Прохор. — Девушка ты красивая, завидная. Неужто не было сватов?

— Нет, — прошептала сразу же притихшая Надя. — Да я и стремления к тому большого не имею…

— Это почему же? — искренне изумился Прохор. — Что ж, тебе ребята не нравятся?.. Ухажер-то у тебя есть али нет?

Девушка побагровела до корней волос.

— Ну? — смеясь, спросил Прохор. — Что молчишь? Есть ухажер ай нету?

— Есть, — не поднимая глаз, едва слышно прошептала девушка.

— Молодец!.. Что ж она за тебя не сватается? Плохой, видно, ухажор. Не любит тебя?

— Нет! — воскликнула девушка. — Он любит меня, дюже любит!.. Я знаю… Он давно бы за меня посватался, да боится…

— Вот тебе на! Чего ж он боится?

— Батя наш за него не выдаст.

— Почему? — все больше недоумевал Прохор. — По каким причинам?

— Да у него отец пастух.

— Пастух? Это кто ж такой?

— Шушлябин.

— Подожди. Шушлябин? Ага, помню, помню… Да кто ж у него?.. Что-то не помню, были у него ребята или нет…

Видя, что брат не бранит ее за признание, Надя сияющими глазами смотрела на него.

— Ты ж, Проша, все время на войне был и не знаешь многих, — мягко говорила она. — У Шушлябиных есть Митя… хороший паренек… Когда ты уходил на войну, он совсем еще мальчишкой был… А сейчас вырос… Грамотный, двухклассное училище закончил… Все книжки читает, все читает… Умный… Чистенький такой, беленький, как все едино из благородных. И не подумаешь, что он — сын пастуха…

Прохор, снисходительно посмеиваясь, слушал сестру.

— Сколько ему лет?

— Скоро восемнадцать.

— Он тоже пастух?

— Да ты что! — обидчиво возразила девушка. — Да разве мыслимо, чтоб он пастухом был… Это отец его пастух, а Митя занимается с учителями… Хочет на учителя экзамен сдавать…

— Вот оно что? — вырвалось у Прохора. — Видать, парень с головой. И ты любишь его?

— Ой! — зажмурившись, со счастливой улыбкой воскликнула Надя. — Еще как… Так люблю… так люблю… Дюже люблю. Дороже жизни…

Прохор вздохнул. Он вспомнил о Зине. Где-то теперь она? Что с ней?.. Когда-то он снова ее увидит?..

— А он тебя любит? — спросил Прохор.

— Ого! — усмехнулась она. — Еще как!

— Наш отец, значит, о вашей любви не знает?

— И не приведи господь, чтоб узнал, — испуганно перекрестилась девушка. — Прибьет и меня, и Митю.

— А мать?

— Мама-то знает. Да она не в силах нам помочь. Сама боится отца…

— Ну, ничего, сестричка, — успокаивающе похлопал ее по плечу Прохор. — Все по-хорошему обойдется, я в этом уверен… Скажи своему Мите, чтоб ко мне пришел… Познакомимся, поговорим…

— Ладно. Скажу, Проша. Только не знаю, пойдет ли он к тебе. Больно уж стеснительный, робкий…

— Это хорошо, что стеснительный, значит, неразбалованный. А все-таки пусть придет.

Распрощавшись с братом, Надя ушла, пообещав в следующий раз привести с собой Митю Шушлябина.

К вечеру явился Сазон, веселый, радостный. Вначале Прохор подумал: уж не пьян ли он. Но вскоре убедился, что Сазон был трезв.

— Ну, как дела?

— Дела, как сажа бела, — шутовски подмигнул Сазон.

— Ну-ну, — не скоморошничай, рассказывай.

— И рассказывать особенного нечего, — проговорил Сазон и, достав из кармана список, подал Прохору. — Гляди! Все почти до единого расписались… С большой, говорят, охотой желаем послужить советской власти…

— Подожди-подожди, — рассматривая список, заметил Прохор. — Ты говоришь, все расписались. А вот нет росписей…

— Двенадцать человек не расписалось, — пояснил Сазон. — Кто не захотел расписываться, а кого дома не было… другой раз придется зайти.

— Ну, это пустяки, — сказал Прохор. — Большинство все-таки записалось. Прямо-таки не ожидал… Молодец, Сазон!.. Большую работу проделал… Спасибо!

— Да ты посмотри, Прохор, в конец списка-то. Я ж еще двадцать два человека записал, окромя тех, что мы с тобой в список внесли.

Прохор перевернул лист бумаги и увидел на обороте целый столбец фамилий, записанных Сазоном.

— Смотри, как бы ты не записал таких, которых и близко к отряду подпускать нельзя, — сказал он.

— Не бойся, — успокоил Сазон. — Людей я набрал хороших, своих… Вот только двое из них у меня под сомнением… Я их не хотел записывать, да как раз пришли они к одному, которого я зачислил в наш отряд, так стали просить меня, чтобы я их записал в отряд. Говорят, честью-правдой будут служить… Пришлось записать… Но это, Прохор, на твое усмотрение, как хочешь, можно и вычеркнуть их из списка…

— Кто же это?

— Да вот последние по списку — Терентий Дронов да Силантий Дубровин… Сомнение потому, что из зажиточных они.

— Посмотрим, — кладя список на табурет, сказал Прохор. — Пока выписывать не будем. Раз записал — пусть остаются пока… Хватит хворать, Сазон. Оповести всех записавшихся, чтоб завтра к вечеру с оружием собрались к школе. Выберем командира и начнем действовать…

— А чего нам его выбирать? — возразил Сазон. — У нас командир уже есть.

— Кто же это? — поинтересовался Прохор.

— Да ты.

— Ну, дорогой, твоего желания еще не достаточно, — усмехнулся Прохор. — Завтра посмотрим, кого выбрать… Глядишь, тебя еще и выдвинем…

Сазон расхохотался.

— Ошибку понесете огромадную, — сказал он. — Я же могу пропить весь наш отряд с потрохами…

— Наговариваешь на себя, Сазон, черт знает что, — покачал головой Прохор. — Кто тебя не знает, тот, действительно, может подумать, что ты какой-нибудь пьяница, забулдыга…

На следующий день после обеда Прохор побрился, тщательно умылся, надел новую гимнастерку, которую принесла ему мать из дому, и направился к школе.

Чувствовал он себя совсем неплохо. Временами, правда, кружилась голова. Но это, как он думал, оттого, что в последние дни мало бывал на воздухе.

До назначенного для сбора часа было еще далеко. Однако, подходя к школе, Прохор уже видел несколько спешенных кавалеристов при шашках и с ружьями.

— Здорово, Прохор Васильевич! — приветствовали они Прохора. Здорово, односум.

Прохор заметил, как к школе подъезжали Терентий Дронов и Силантий Дубровин, о которых ему вчера говорил Сазон. Он внимательно посмотрел на этих подобранных, щеголеватых всадников. Поймав взгляд Прохора, казаки козырнули ему. Прохор кивнул в ответ. «Ничего, посмотрим», — подумал он, вспомнив слова Сазона по поводу этих казаков. Прохор их мало знал, жили они на другом конце станицы, слыли богатыми людьми…

Казаки окружили Прохора. Некоторые были в Каменской на съезде фронтового революционного казачества и, зная, что он был близок к Подтелкову и Кривошлыкову, стали расспрашивать о них. Прохор отвечал сдержанно. Он ни звуком не обмолвился о гибели подтелковской экспедиции, понимая, что до поры до времени говорить об этом не стоит, так как эта весть может произвести на казаков удручающее впечатление.