Дмитрий Петров - Юг в огне

— А кто ж тут у вас начальство?

— Народ болтает, что навроде председателем совета Максимка Свиридов…

— Максимка?! — вскрикнул в изумлении Прохор. — Вот это так председатель!.. Какой его дьявол, проклятого контру, назначил или выбирал?..

— Доподлинно не знаю, как он стал председателем, — сказал дядя. Будто фронтовики его на эту должность назначили…

— Ну, вот это советская власть, — покачал головой Прохор. Максимка — председатель… Ведь он первейший в станице богач… Разве он будет за бедноту стоять?..

— Ну, конешное дело, — подхватил Егор Андреевич. — Какая из Максимки может быть советская власть?.. Душегуб дьявольский… Он отца родного предать может. Слушок-то тут ходит, будто к нему ночушкой белые офицеры приезжают… Да и он к ним ездит, гуляют… Собирается, говорят, станицу передать белым… Разговор промеж народа ходит, как только власть, мол, переменится, так Максимка Свиридов ежели не станичным атаманом, так уж помощником атамана наверняка будет…

— Атаманом? — усмехнулся Прохор. — Поглядим… Придется тут, видно, порядочки навести… Да вот, горе мое, рана еще не зажила…

— Как же это тебя солдат-то ранил, а?

— Нечаянно. Рана пустяковая… Говорить о ней особенно нечего…

— Ну, ладно, племянник, успеем, поговорим еще, — засуетился старик. А зараз давай ужинать. Сам знаешь, гостя баснями не кормят. Мартыновна! позвал он старуху, жившую у него за хозяйку. — Собирай-ка на стол вечерять. Да постели служивому в горнице. С дороги устал, небось.

Егор Андреевич разыскал где-то в затаенном месте припасную бутылку водки. Дядя с племянником выпили, плотно поужинали. А потом захмелевший Прохор, утонув в мягкой перине, заснул крепким молодым сном.

Утром, когда Прохор проснулся, в горнице, тихо разговаривая, видимо, не решаясь его разбудить, сидели мать, Надя и брат Захар.

— Мамуня, я разбужу его, — шептала Надя. — А то он так может долго проспать… Братушка! — чуть громче шепнула она, обращая свое розовое, смеющееся личико к кровати, на которой спал Прохор. — Братушка, вставай!

— Молчи, негодниц»! — сердито шипела мать. — Молчи!.. Дядя-то Егор гутарил, что он раненый… Нехай соколик поспит… Обождем.

Девушка беззвучно хохотала и, поддразнивая мать, снова выдыхала:

— Бра-атушка-а, вста-авай!..

И от присутствия родных, от милой своей юной сестры, от добродушной ворчливости матери на сердце Прохора вдруг потеплело, стало легко.

— Мамуня! — вскрикнул он радостно, протягивая к ней руки, точно так же, как он кричал и протягивал их к ней в раннем детстве. — Мамунюшка родимая!..

Старуха ахнула, выронила из рук какой-то узелок.

— Сынушка ты мой! — кинулась она к Прохору и обняла его. — Чадушко ненаглядное!

Прохор почувствовал на своей щеке материнские горячие слезинки.

— Мама! Ну что ты? Зачем? Ведь не хоронишь же меня…

— Да я ничего, — сконфуженно вытирая концами платка глаза, пробормотала Анна Андреевна. — Так это… от радости… Дядя-то твой Егор напутал нас, гутарит, что ты весь израненный…

— Он тебе наговорит, этот дядя, — лаская мать, проговорил Прохор. Пустяки… Через пару дней заживет… Здравствуй, сестренка! расцеловался он с Надей. — Все хорошеешь, — потрепал он ее по щеке. Когда на свадьбе-то будем гулять?

— Какая тут свадьба, братушка, — отмахнулась девушка. — Вишь война везде разгорается…

— Здорово, брат, — подошел Захар, щеря в улыбку свое давно не бритое щетинистое скуластое лицо.

— Здравствуй, Захарушка, — расцеловался Прохор и с братом, внимательно всматриваясь в него. Заметив это, Захар грустно улыбнулся:

— Что, Проша, так вглядываешься в меня? Думаешь, в сам деле я дураком стал?.. Небось, дядя Егор тебе уже наговорил…

Прохор покраснел. Целуясь с братом, он действительно вспомнил рассказ дяди о Захаре, а поэтому и пристально посмотрел на него.

— Выдумаешь тоже, — смущенно пробормотал он.

— Да чего мне выдумывать, — улыбаясь той же грустной улыбкой, тихо проговорил Захар. — Все же говорят, что у меня-де тут один винтик сломался, — постучал он по своему выпуклому лбу. — Не знаю, могет быть, и сломался… Но в голове-то что сломалось али нет — не знаю, а вот что касаемо, — похлопал он по своей широкой груди, — тут-то, то надлом большой произошел. Как же, Проша, — тихо, словно жалуясь, начал рассказывать Захар. — Всю ведь войну в окопах под шрапнелями да минами пролежал… Сколь разов в атаку ходил… Смерть не однова в глаза видывал… Страшно о том подумать, брат, — поник он головой. — Скольким своим товарищам я порыл могилу… А потом… потом тиранства какие я видывал и испытал в германском плену…

Лицо его вдруг сморщилось, и он как-то странно икнул.

Ядреные слезы вытекли из глаз Захара, этого дюжего казака, и, пробежав по смуглым щекам, исчезли в черных с проседью усах.

По-ребячьи, стыдливо смахнув рукавом гимнастерки с лица слезы, захар с ожесточением махнул рукой:

— Эх, да что о том толковать?.. Дюже на слезу слабоват стал… Потому-то и дураком стали считать…

— Что ж ты, Проша, к нам-то, стало быть, не пойдешь? — спросила Анна Андреевна.

— Нет, мама, — отрицательно покачал головой Прохор. — Не пойду. Ведь выгонит меня отец…

— А ты б повинился ему, прощения попросил… Ведь как-никак, а родитель…

— Я, мама, перед ним ни в чем не виноват, — возразил Прохор. — Мне у него не за что просить прощения.

— Дело твое, сынок, — вздохнула старуха. — Тебе виднее… А так уж, по правде сказать, отец наш больно злой стал…

Посидев у Прохора с полчаса, родные собрались уходить.

— А то отец спохватился, скажет, куда подевались, — озабоченно проговорила старуха и, как бы устыдясь своего торопливого ухода, виновато сказала: — Ну, я к тебе, Проша, буду частенько забегать, еду буду носить… Да и Надюшка-то будет заходить, а иной раз, глядишь, и Захарушка заглянет…

— Конешное дело, загляну, — мотнул всклокоченной головой Захар. Курево-то у тебя, братуша, есть ай нет? А то я тебе принесу табаку-самосаду… Посадил я нынешнюю весну… Ну и табак же уродился!.. Как курнешь, так до самого нутра прошибает… Кре-епкий че-ерт!..

— Я уж неделю не курил, — ответил Прохор. — Отвык… Пока не буду начинать, может, брошу… А что, Сазон Меркулов сейчас в станице ай нет?

— Дома, — ответила Надя. — Вчера видала его на улице… Уморил всех девок со смеху… Что не скажет — умора…

— Зайди к нему, сестричка, — попросил Прохор. — Скажи, чтоб пришел ко мне.

— Ладно, братец, зайду зараз, скажу.

Сазон тотчас же прибежал к Прохору, как только о нем сказала Надя.

— Здорово, здорово, односум! — обрадованно тряс он руку Прохору. Мне сестрица-то твоя сказала, что ты ранен. Как же это тебя поранили?

— Своим я правды не говорю, а тебе скажу, Сазон, потому, как ты товарищ надежный…