Дмитрий Петров - Юг в огне

— Зина, — спросил прохор, а вы не боитесь со мной возиться?

— А чего мне бояться?

— Ну, а ежели увидят соседи да донесут белякам, что вы скрываете у себя красного, ухаживаете за ним?

— Кроме смерти, ничего не будет, — улыбнулась она. — А я ее не боюсь… Да и кто увидит вас тут? Сюда ведь никто не приходит.

— Кто меня притащил в солому, Зина? Как сквозь сон я помню: подбежал к реке, хотел брести… Но голова закружилась… Больше ничего не помню… Как я сюда попал — не знаю.

— Да это мы вас с Гавриком притащили, — просто сказала она. — Когда вы бежали от казаков, вы, наверно, и не видели, как мы с Гавриком солому перетаскивали… Папаня велел нам приготовить, сарай будет крыть… Когда вы упали, а казаки побоялись через плетень лезть и побежали в обход к воротам, мы в это время с Гавриком перетащили вас сюда и закидали соломой. А когда казаки прибежали и спросили, где вы, мы указали в камыши, сказали, что туда, мол, скрылся… Они постреляли-постреляли по камышам — да так и ушли, — усмехнулась девушка.

— Смелая вы какая, Зина! — восторженно вскрикнул Прохор. — Вовек вас не забуду за это.

— А как же иначе? — пожала плечами она. — Ведь мой братик Ваня тоже служит в Красной гвардии. Может, и его какая-нибудь девчонка выручила из беды…

— Спасибо вам, Зина, — снова сказал Прохор. — Теперь я вас попрошу помочь мне уйти из хутора…

— Да вы что? — в изумлении всплеснула она руками. — Вы и двух шагов не пройдете. Лежите здесь пока, а потом, может, я вас в хату переведу… Когда поправитесь, тогда и пойдете… Помогу вам выбраться из хутора…

— Нет, Зина, — сказал он, приподнимаясь, — я должен обязательно идти. Надо своих товарищей спасти… Ведь они меня послали, надеются на меня… Может, еще успею…

Он схватил рубашку и начал было торопливо надевать, но сейчас же со стоном свалился.

— Боже ты мой! — чуть не плача вскричал он. — Как я обессилел. Но как же быть?.. Ведь они ж погибнут…

Девушка задумалась.

— Скажите мне, что надо делать? — взглянула она на Прохора. — Может, я смогу…

— Зина, — горячо, как в бреду, заговорил он, — спасите их!.. Только вы одна сможете это сделать… У вас есть лошадь?

— Есть.

— Садитесь верхом и скачите что есть мочи на разъезд Грачи… Там Щаденко со своим отрядом. Расскажите ему обо всем и попросите, чтоб он выручил нас…

Девушка заколебалась.

— Папаня заругает, — прошептала она. — Ах, да ладно! — решительно махнула она рукой. — Поеду!.. Разъезд Грачи я знаю где… Только вот как же вы тут?

— Обо мне не беспокойтесь. Как-нибудь ныне день да ночь проведу, а завтра вы ведь вернетесь.

— Я скажу Гаврику, чтоб он посматривал за вами…

Зина нашла отряд Щаденко в слободе Скосырской и сообщила ему о постигшей участи экспедиции Подтелкова. Щаденко сейчас же приказал отряду подготовиться к выступлению на выручку. Но в это время в слободу прибыли два участника экспедиции Подтелкова, которым удалось спастись. Они сообщили печальную весть. Десятого мая в хуторе Пономареве из выборных казаков станиц Каргинской, Боковской и Краснокутской был составлен военно-полевой суд, который и приговорил всех членов экспедиции к смертной казни.

Одиннадцатого мая состоялась казнь. Восемьдесят девять человек было расстреляно, а Подтелков и Кривошлыков повешены.

Когда об этом стало известно Прохору, он зарыдал.

После того как с экспедицией все было покончено, оставаться Прохору в Поляковке не имело смысла, да и слишком было опасно как для него самого, так и для его гостеприимных хозяев. Зина рассказывала, что в село ежедневно наезжали белые карательные отряды, секли плетьми на площади заподозренных в большевизме жителей, арестовывали, куда-то утоняли, мобилизовывали в свои ряды фронтовиков. Ходили упорные слухи о том, что не ныне-завтра по селу будут повальные облавы на дезертиров, так как молодежь, не желая идти в белые полки, где-то скрывалась.

При таком положении Прохор оставаться дальше в селе не мог, и поэтому он решил ночью уйти.

Чувствовал он себя не так уж плохо, мог некоторое время продвигаться без посторонней помощи, хотя из-за ранения много крови потерял. Кружилась голова.

Когда Прохор заявил о своем намерении Зине, она встревожилась:

— Куда же вы пойдете? Ведь белые везде тут позахватили власть… Поймают вас и расстреляют… Да и слабый вы еще, немного пройдете и упадете…

— Нет, — упрямо настаивал он. — Уходить непременно надо. Как-нибудь пойду… Оставаться здесь ни на минуту нельзя. Повесят, да и вам через меня не сладко будет.

— Но куда же вы все-таки пойдете?

— Буду подаваться к железной дороге, — сказал Прохор. — Там наверняка еще красные… Иль вот к слободе Скосырской пойду, может, там до сих пор еще Щаденко со своим отрядом…

— Щаденко в Скосырской уже нет. Он еще в тот раз, когда я к нему ездила, собирался оттуда уходить… Может, конечно, у разъезда Грачи красные еще и есть, но вы туда не дойдете… По дороге где-нибудь вас белые заарестуют. Живите покуда у нас, а поправитесь — уйдете… Уж как-нибудь постараюсь ухоронить вас…

— Нет, Зина, — покачал головой Прохор. — И не уговаривайте, не могу остаться. Зачем мне подвергать вас опасности, тем более брат ваш в Красной гвардии. Найдут меня у вас — горе вам будет тяжкое из-за меня…

Зина с грустью смотрела на него своими синими глазами и вздыхала. Она, конечно, была согласна с доводами Прохора. Оставаться в хуторе опасно, но и отпустить его, одного, беспомощного, слабого, было страшно. Все ее существо протестовало против этого. Ведь погибнет же он! Нет! Она не допустит его гибели. У Зины возникло смелое решение: если уж ему необходимо уходить из хутора, то и она пойдет с ним, будет ухаживать, оберегать его в пути.

Она сказала ему о своем намерении.

— Милая девушка! — растроганно сказал Прохор, пожимая ей руку. Спасибо большое. Вы и так для меня столько сделали доброго, что я и не знаю, как и чем буду расплачиваться за все это…

— Тоже скажете, — смущенно потупилась она. — Никакой расплаты мне не нужно. Вы же знаете, что мой брат в Красной гвардии. Может, он, бедный, тоже в беду лихую попал… И ежели ему никто не поможет, разве ж это хорошо? Вот отведу вас к красным, сдам в лазарет, тогда моя душа будет покойна.

— Нет, Зина, не могу на это согласиться. Я сам как-нибудь буду пробираться…

— Нет уж, раз решила — так и будет. Ночью сегодня пойдем… А то, пожалуй, правда, белые вас могут у нас изловить… Пойду с отцом об этом поговорю.

Прохор улыбчиво посмотрел ей вслед и покачал головой.

Уже три дня Прохор жил в кухне. Зина сытно кормила его, перевязывала рану, снабжала табаком.

Отец Зины, Антон Поликарпович Крутоярец, добродушный старик лет шестидесяти, был осведомлен о том, что дочь его прячет раненого большевика. Крутоярец сам не видел Прохора и не ходил к нему, но велел дочери перевести раненого в летнюю кухню, постелил там свежего сена, забил ставни, чтоб досужие соседки его не увидели. Старик боялся расправы белых, которые вдруг да узнают, что в их доме прячется красный казак из отряда Подтелкова. А поэтому, когда Зина сообщила ему, что казак намерен этой ночью уйти от них, он обрадовался.