Дмитрий Петров - Перед лицом Родины

И, видимо, только то, что Аристарх Федорович пользовался огромным авторитетом и уважением среди сотрудников, ему все его ошибки и промахи прощались. Все понимали, что он был душевно надломлен арестом своей жены.

Да, профессор сильно переживал. Ночами он спал плохо. Он все расхаживал и расхаживал по кабинету, все думал о Наде, о милой своей жене. Но и не только одни лишь думы о жене заставляли его не смыкать очей всеми ночами напролет. Он ждал: не подъехал ли к подъезду дома «воронок»? Профессор был убежден, что должны арестовать и его… На всякий случай он подготовил небольшой узелок с бельем, сухарями, мылом, полотенцем и тремя сотнями рублей…

Вины за собой Аристарх Федорович никакой не чувствовал. Он во всем был чист перед Советской властью, предан ей, но ареста своего ждал.

— Да уж скорее бы свершилось это, — тяжко вздыхал профессор, вышагивая бессонной ночью по кабинету. — Я измучился от ожидания.

А тут еще угнетали страдания дочери. Лида извелась от тоски по Воробьеву. С того вечера в станичном клубе, откуда он исчез бесследно, словно провалился сквозь землю, она никаких известий о нем не получала. Она даже точно не знала, арестован ли он?.. Может быть, и не арестован, а убит или похищен. Кто-то из станичников видел, что его какие-то люди увезли на машине. Но что это за люди и куда они могли его увезти?..

От переживаний Лида даже как-то почернела. Ее лицо, когда-то такое прелестное, такое розовое и цветущее, сейчас стало желто-зеленым с землистым оттенком. Под глазами и у висков появились преждевременные морщинки. А в глазах такая тоска, такая печаль.

Но, однако, несмотря на свое такое большое горе, она прилежно ходила на лекции, заканчивала университет.

…Однажды утром, проводив Лиду на занятия, Харитоновна нерешительно подошла к кабинету профессора:

— Можно к вам, Аристарх Федорович?

— Пожалуйста, Харитоновна, пожалуйста… Входите.

Профессор одевался, собираясь уходить на работу. Старуха переступила порог кабинета с каким-то таинственным видом.

— Садитесь, Харитоновна, — подвинул ей кресло Аристарх Федорович и сам сел на другое. — Вы что-то хотели мне сказать? — с тревогой спросил он. — Что-нибудь неприятное, наверное?.. Сейчас ведь столько горя, столько горя… Радостного ничего и не ждешь…

Старуха вместо ответа, жалостливо глянув на него, всхлипнула.

— Ну, что такое?.. Не томите ж ради бога.

— Родимый вы мой, Аристарх Федорович, душа моя изболелась, глядючи на вас… Пожелтели из себя ажно, похудели… Сколько уж годов я живу у вас, родными вы мне все стали…

— Успокойтесь, голубушка, — стал утешать старуху Аристарх Федорович, — не плачьте…

— Да не хотела я вас расстраивать, родной мой, своими слезами… У вас их и своих много… Да что поделать, видно, глаза у меня на мокром месте, — попробовала пошутить старуха. — Хочу вам, Аристарх Федорович, об одном деле рассказать, да уж и не знаю, с какого конца и начать.

— Ну, уж рассказывайте с какого удобнее.

— Да дело-то такое уж…

— Ничего… Какое бы ни было, рассказывайте.

— Убивается наша Лидушка уж очень, — вздохнув, сказала старуха. Зеленая вся стала… Глаза красные от слез… И уж невдомек мне, отчего бы так?

— Не хитрите, Харитоновна, — укоризненно сказал Аристарх Федорович. Вы отлично знаете, отчего… Зачем вы так говорите?.. А говорите, вы родная нам…

— Уж простите, Аристарх Федорович, меня, старую, — стыдливо проговорила Харитоновна. — Ну, конешно же, я знаю, отчего она страдает и убивается так, голубушка. Давно я смикитила, в Чем дело… Да навроде неудобно мне вам об этом говорить… А раз вы об этом тоже знаете и догадываетесь, то нам с вами об этом легче будет и поговорить… Гляжу я на Лидушку, и у меня прямо сердце кровями обливается… Потому как я ее ж, чадушку, своими руками выпестовала.

— Тороплюсь я, Харитоновна, — сказал профессор. — Что вы мне хотели сказать?..

— Хочу я вам сказать, Аристарх Федорович, что скоро вам придется быть дедом…

— Что-о? — привскочил профессор. — Дедом?.. Каким дедом?..

— Ну, каким дедом бывают… Самым обыкновенным дедом… Дедушкой.

— Что вы этим хотите сказать? — схватил за руку старуху Аристарх Федорович.

— Ну, что вы, не понимаете, что ли, Аристарх Федорович?.. Лидушка-то скоро родит… Скоро опростается… Поглядите, какая она тяжелая-то ходит…

— Вон оно в чем дело, — в изумлении протянул профессор. — А я-то даже и не замечал… Да-да, Харитоновна, вы правы… Теперь я представляю себе ясно, что она беременна… Вот это так новость! Что же теперь делать?

— Теперь что же делать, Аристарх Федорович, надобно принять вовремя ребеночка…

— Ну, как Лида-то к этому относится?

— Шьет, — сказала Харитоновна. — Тайно, урывками, шьет детеночку-то своему распашоночки… Готовит пеленочки…

— Ох, бог ты мой! — всплеснул руками расчувственно Аристарх Федорович. — Значит, готовится?.. Надо ж и нам, Харитоновна, подготовиться к встрече новорожденного.

— Да я уж готовлюсь, — усмехнулась старуха. — Она там тайно готовит, а я себе тоже… Уж кое-что и купила… Простыночки так какие, одеяльце…

— Покупайте, покупайте, Харитоновна. Я вам дам денег…

— Да что там говорить, сочтемся… Только вы уже, Аристарх Федорович, покуда ничего Лиде не говорите… А то ж она, милушка, вас застесняется…

— А чего ж ей стесняться? — удивленно пожал плечами профессор. — Дело это вполне естественное, причем весьма важное… Тут уж никаких стеснений не может быть. А все-таки, Харитоновна, очень, наверное, радостно быть дедом, а?.. Дед!.. Интересно.

Профессор достал из письменного стола деньги, дал старухе.

— Покупайте, Харитоновна, все, что надо для маленького… Да и для Лиды…

— Ему сейчас мало что надо…

— Ну, хорошо, Харитоновна, я буду делать вид, что ничего не замечаю… А вы поговорите с Лидушкой, поговорите начистоту, а то ведь трудно ей одной все это в тайне содержать.

— Поговорю, Аристарх Федорович, — наклонила голову старуха. Обязательно поговорю.

Мгновение она молчала, смотря на профессора, словно обдумывая, стоит ли говорить ему то, что собиралась сказать, или не стоит. А потом все-таки решилась.

— Аристарх Федорович, есть у меня к вам одно дельце. Только уж не знаю как и приступить… Страх прям берет… — И она испуганно оглянулась на дверь, будто боясь, что там кто-то стоит и подслушивает.

— Что там у вас еще такое? — насторожился Аристарх Федорович.

— А вот уж послухайте, — стала рассказывать старуха. — Это дело было давно, почитай, должно, годов так семь-восемь назад… Иду я как-то с рынка, взбираюсь по лестнице, гляжу, из нашей квартиры как вышмыгнет какой-то человек, лет, должно, сорока… Черный такой из себя, горбоносый, в черных очках, в шляпе… Прошмыгнул он мимо меня, пробарабанил ногами по ступенькам и скрылся… Стою я и думаю, а может, это не от нас?.. Думаю, чего бы это нужно тому человеку к нам заходить?.. Одежина-то на нем ненашенская… Постояла я да подошла к двери нашей квартиры, постучалась… Надежда Васильевна открыла мне… Поглядела я на нее. Ну, она прямо-таки сама не своя… Вся какая-то побледневшая, глаза в слезах… Ну, ничего я не сказала ей тут, только чую дух-то табачный по комнатам разносится, приятственный такой. Значит, курил кто-то. А кто же?.. Надежда Васильевна не курит. Вы — тоже… Значит, этот горбоносый курил… А опосля я и окурок в пепельнице нашла…