Дмитрий Петров - Перед лицом Родины

— Да, — подтвердила женщина. — Требуется.

— А к кому нужно обратиться, чтоб поступить на эту работу?

— Ну, конечно, к главврачу.

— А где его найти?

— А вон в том кабинете, — указала сотрудница.

Оставив Андрюшу в вестибюле, Марина направилась к главврачу больницы. Она приоткрыла дверь кабинета.

— Можно? — спросила она.

Рябоватый широкоплечий мужчина средних лет с всклокоченной шевелюрой, оторвав взгляд от бумаг, разложенных перед ним, сердито посмотрел на нее.

— По какому делу? — прогудел он.

— Мне… к главврачу нужно.

— Ну, я главврач, так что?

Марина оробела. Вид у этого человека был довольно суров. «Нет, пожалела она, — зря пришла. Ничего тут не выйдет. Этот бульдог не примет на работу…»

— Извините, — сказала Марина, собираясь уходить.

— Позвольте, гражданка, — проговорил главврач. — Вы что же уходите-то?.. Или вы меня испугались? — И он расхохотался веселым добродушным смехом. И, удивительное дело, сразу же этот хмурый, суровый человек преобразился. Весь он засиял такой добротой и приветливостью, что невольно и сама Марина заулыбалась и сказала:

— А ведь я, правда, доктор, вас испугалась… Вы так сердито на меня взглянули, что у меня душа и пятки ушла…

— Спасибо за откровенность, — сказал главврач. — Люблю прямых людей… Что вы хотели от меня, гражданка?

— Очень малого, доктор. Работы.

— Работы?.. Какой работы?..

— Я вот сейчас слышала, что вам в больницу требуется статистик… Я бы могла работать статистиком…

— Я не знаю хорошо. Но, кажется, требуется… А вы садитесь, пожалуйста.

Марина присела на стул у стола главврача.

— Кто вы такая? — спросил он.

Марина подробно и откровенно рассказала ему о себе все.

— Очень сочувствую вам и понимаю, — сказал главврач. — Сейчас люди самострахуются, боятся, как бы чего не вышло. Если так, по совести говорить, то я тоже человек и тоже боюсь… Не поймите меня, пожалуйста, только превратно. Все мы под богом ходим… Но я проникся к вам большим сочувствием… Мне хочется вам помочь… Я приму вас на работу… Нет-нет, вы меня не благодарите… За что благодарить?.. Ничего ведь особенного я для вас не делаю…

Но Марина так была растрогана благородством врача, что слезы сами собой полились из ее глаз…

— Все-таки есть на земле люди хорошие, — сказала она.

Итак, Марина была устроена на работу. Шла она домой такая счастливая, такая ликующая, словно она получила только что несметное богатство. Да она и получила его в виде человеческого отношения к себе со стороны простого советского врача.

Семеня ножонками, поспевая за матерью, Андрюша заглядывал ей в глаза.

— Мама, ты что такая веселая?.. Работать теперь будешь, да?

— Да, сыночек, да. Теперь я буду работать. — И слезы радости ползли по ее щекам.

Марина начала работать статистиком в больнице. Все шло хорошо. Она честным трудом зарабатывала себе средства к существованию, воспитывала детей настоящими гражданами, патриотами своей великой Родины…

Большинство сотрудников больницы относились к ней сочувственно, дружелюбно. Скоро Марину приняли в вечернюю фельдшерскую школу. А некоторое время спустя ее назначили фельдшером.

Жить Марине стало полегче.

«Есть все же на свете добрые люди, — не раз повторяла она мысленно. Да если б не было порядочных людей, то тогда и жить бы было невозможно».

Как-то совершенно случайно Сазона Меркулова перевели в камеру, в которой находился Прохор Ермаков. Это было так неожиданно, что они даже вначале растерялись. А потом бросились друг другу в объятия, расцеловались и прослезились.

Сколько было радости от встречи друзей.

— Как же это, Сазон, тебя перевели в мою камеру? — недоумевал Прохор. — Ведь ты же проходишь по моему делу?

— Понятия не имею, — развел руками Сазон. — Ты ведь тоже, Прохор Васильевич, проходишь по моему… Это они обмишурились, ошибку понесли… Так что, Прохор Васильевич, выходит, мы с тобой в прошлом красногвардейцы, буденновцы, теперь оказались контры… Навроде хотели поднять восстание белогвардейского казачества супротив Советской власти… Вот мерзавцы!.. Додумались до каких дел… Это мы с тобою, коммунисты-то с начала революции, и контры, а?..

— Да, да, — сказал Прохор. — Мне тоже пришивают это дело…

— Вот сволочи… — покачал головой Меркулов. — Ну и дерутся же… Ни одного живого местечка не оставили, зубы все повыбили… Стариком стал. Глянь, — открыл свой беззубый рот Сазон. — А ты случаем, Прохор Васильевич, не раскололся?..

— Как тебе не стыдно так говорить, Сазон Миронович, — обиделся Прохор. — За кого же ты меня принимаешь?.. Пока что я считаю себя честным членом нашей Коммунистической партии… Клеветником я никогда не был…

— Извиняй, Прохор Васильевич, — смутился Сазон. — Я это к тому сказал, что зараз все люди помутились… А тут брехню такую пустили по тюрьме, что для партии, мол, так надо, чтобы мы брехали на себя и на других… Ну, некоторые на эту удочку и идут… В нашей камере сидел один такой герой гражданской войны… Орденов у него сколько… Все бил себя в грудь, говорил, что он честный человек. Ни в жисть, мол, ни на себя и ни на кого клеветать не будет… А как вызвали этого героя на допрос, дали ему добрую встряску… Сразу же руки вверх поднял… Сдаюсь, мол, пишите, что хотите… Ну, они и написали ему сто пудов клеветы… Сник этот герой опосля этого, должно, и котлетам не рад… Мы его спрашиваем: «Зачем, мол, брехал?», а он в ответ: «Так, мол, надо…» А потом душиться задумал, едва живого сняли его с оконной решетки ночью…

— Как же фамилия этого героя?

— Из военных он… Коршунов.

— Коршунов? — изумился Прохор. — Не Георгий ли Георгиевич?

— Да, так его зовут. Что, знаешь, что ли, его?

— Да ведь это же мой заместитель! — сказал взволнованно Прохор. — Он все из-за моего отца рыл подо мною яму, а вот сам в нее и попал… Ну, я не злой человек, бог с ним…

При упоминании имени Василия Петровича Сазон внимательно посмотрел на Прохора.

— Проша, ты не серчаешь на меня из-за отца своего?.. Ей-богу, я ни при чем… Наоборот, я ему выручку хотел сделать. Это все уполномоченный Концов сделал…

— Да Нет, — поморщился Прохор. — Я верю тебе, Сазон… Не будем о том говорить… Вот скажи, ты держишься крепко?.. Не будешь наговаривать на себя и на других?..

— Да ты что, очумел, Прохор Васильевич? — свирепо глянул на него Сазон. — Это может быть лишь тогда, когда я с ума сойду, а покель не собираюсь с ума сходить… Нехай допрежде убьют меня, может, мертвый я им сбрешу…

— Молодец, друг! — ударил его по плечу ладонью Прохор. — Держись крепко, до конца!.. Они распоясались вовсю… Действуют на истребление кадров… Ты видел, Сазон, этих зверей — Яковлева и Щавелева… Мне тоже от них досталось немало. Разве ты не видишь по их обличью, кто они… Разве это советские люди?.. Разве ж это коммунисты?.. Нет!.. Но ничего, Сазон, дорогой мой, терпели много, потерпим и еще… И если живы будем, то все переживем. Я верю в свою партию, она разберется во всем. Наступит справедливость. Правда восторжествует!..