Ян Мо - Песнь молодости

— О-о! О-о! Друзья почтенные, перестаньте шутить. Я отнюдь не сластолюбец, — это был голос Юй Цзин-тана; полушутя, полусерьезно директор школы продолжал: — Мы люди свои, и я вам скажу откровенно: начальник уезда Бао уже давно просил меня подыскать ему какую-нибудь красивую студентку, ведь его супруга простая деревенская женщина. Безусловно, жена его не устраивает. Стоило мне увидеть эту девушку, которая разыскивала своего брата, как меня охватила жалость. Потому-то я и оставил ее здесь.

Игра прекратилась. Все повернулись к Юй Цзин-тану, который с увлечением рассказывал:

— Но вот беда — прямо не повезло мне! Почтенный Бао уехал в уезд на совещание и до сих пор его нет, а девушка эта пристает: найди для нее работу, — и все тут! Хорошо, что сейчас такое время — для женщины легко можно найти «дельце», была бы только красива. Ха-ха!..

Толстяк хлопнул Юй Цзин-тана по плечу и, расплывшись в улыбке, сказал:

— Неизвестно еще, захочет ли взять ее господин Бао? — Отдай ее мне. Живем один раз, старость не за горами — так уж лучше семью пό миру пустить, но зато вкусить все прелести жизни!

Дао-цзин выбежала под дождь и бросилась к себе в комнату. Там царил мрак. Как была, в мокрой одежде, она ничком упала на постель и долго лежала, словно в забытьи.

За окном лил дождь, доносился рев моря, грохотал гром. Но Дао-цзин ничего не слышала.

Постепенно она пришла в себя и начала вспоминать, что произошло с ней за эти полмесяца. «Почему люди так жестоки? Я сделала все, что было в моих силах, чтобы вырваться из семьи. Могла ли я ожидать, что попаду в еще более темную, еще более гнилую среду — к кровожадным людям? Как же вообще жить, если ты не желаешь низко пасть? Мир огромен, неужели в нем нет места для одной восемнадцатилетней девушки?»

Глубокой ночью она через силу встала и зажгла лампу. На столе лежали три письма. Дрожащими руками девушка вскрыла одно из них. Письмо было от подруги — Ван Сяо-янь. Дао-цзин прочитала несколько строк:

«…Сообщаю хорошую новость: ты успешно сдала экзамены в педагогический институт. Но должна и огорчить тебя: твоя мать растратила деньги одного господина, по фамилии Ху [20] Речь идет о залоге за невесту, выплачиваемом женихом при сватовстве. . Не найдя тебя и не имея возможности расплатиться с ним, она, говорят, скрылась. Дорогая Линь, думаешь ли ты вернуться в Бэйпин? Я считаю, что тебе пока не следует возвращаться…»

«Не следует возвращаться…» — повторила она шепотом.

Второе письмо было от другой подруги — Чэнь Вэй-жу. Она также по поручению Дао-цзин повсюду искала для нее работу, но безрезультатно. Чэнь Вэй-жу писала:

«Дорогая Линь, работу сейчас найти очень трудно! Я обегала множество мест, рассказывала о твоей жизни и о твоих страданиях, но мне отвечали на это лишь насмешками, и даже мой отец теперь настроен против меня… Дао-цзин, дорогая, что ты думаешь делать? Может быть, тебе лучше вернуться? А в Бэйпине что-нибудь придумаем…»

«Вернуться… Что-нибудь придумаем…» При тусклом свете лампы лицо Дао-цзин побледнело еще больше. Она вся дрожала. Отчего? От голода ли, от холода, или оттого, что на нее обрушилось несчастье? С письмами в руке она сидела, не в силах шевельнуться.

Третье письмо лежало на столе, но у нее не хватало смелости распечатать его. Жизнь словно кнутом хлестала ее. Дао-цзин казалось, что все для нее кончено. На ее долю не осталось в мире ни счастья, ни тепла.

А дождь лил все сильнее. Каждая вспышка молнии, рассекавшей мглу неба, сопровождалась оглушительным ударом грома. Рядом, в другой комнате боковой пристройки храма стоял гроб, который какой-то богач заранее приготовил для себя [21] В старом Китае существовал обычай, согласно которому старшие члены состоятельных семей заблаговременно покупали для себя гробы, которые хранились либо у них в домах, либо в храмах. . Близилась полночь, керосин в лампе кончался: последние, бессильные язычки пламени гасли с легким треском. Комната постепенно погружалась во мрак. Наконец стало совершенно темно. Дао-цзин сидела на скамейке, мысли ее путались, голова кружилась. Сверкнула молния, и в ее мгновенном мертвенном свете перед взором девушки предстал черный гроб. Она затрепетала от ужаса, сердце бешено забилось, готовое выпрыгнуть из груди.

— Мама! Мама! Спаси меня!..

Рыдая, она упала без чувств.

Когда Дао-цзин очнулась, сю опять овладел страх. Она, словно обезумев, вскочила и бросилась вон из храма.

Было совсем темно, дул ветер, дождь лил как из ведра. Дао-цзин устремилась к берегу моря.

Черные, как тушь, огромные волны вселяли ужас, но в сознании Дао-цзин они были менее страшны, чем люди, которые окружали ее сейчас.

Прибежав к морю, она, ни минуты не колеблясь, бросилась навстречу бешено клокотавшей волне…

…Но, подбежав к воде, она почувствовала, как чьи-то теплые руки схватили ее. В то же мгновение она услышала голос:

— Не надо… Не надо так!.. Подумай… можно найти выход… — Говоривший дрожал всем телом. Дождь, казалось, стремился смыть двух людей в море. Человек, остановивший Дао-цзин, крепко обнял ее и, напрягшись, хотел поднять на руки.

Дао-цзин находилась в каком-то оцепенении. Почему она хотела умереть? Кто спас ее?.. Ей все было как-то странно безразлично, однако она инстинктивным движением высвободилась из его объятий и бессильно опустилась на отмель.

— Вернись в школу, смотри, какая гроза, холодно… Вернись, — снова проговорил он над ее ухом.

Голос звучал ласково. Происходившее казалось сном.

Дао-цзин глубоко вздохнула. Девушка постепенно овладела собой. При вспышке молнии она увидела темное, худощавое лицо и горящие глаза.

«Он!» Теплое чувство волной поднялось в ее груди. Заледеневшая душа Дао-цзин откликнулась на человеческую ласку. Желание покончить с собой исчезло, как снег в весенних водах. Она медленно поднялась. Дождь струился по лицу. Дао-цзин почувствовала пронизывающий холод. Собрав последние силы, она поднялась на ноги. Юноша сказал:

— Холодно… Пошли скорее отсюда, простудишься.

Дао-цзин не могла произнести ни слова. Она молча пошла обратно. Дождь стихал.

В комнату Дао-цзин они вошли вместе. Студент принес из соседней комнаты керосиновую лампу. По его уверенным движениям Дао-цзин догадалась, что он бывал в школе. Он осторожно поставил лампу на стол и тихо сказал:

— Переоденься, я выйду.

Странное дело! Дао-цзин стала вдруг послушной, как ребенок. Она быстро переоделась в сухое платье, взяла чайник и с удовольствием отхлебнула несколько глотков чуть теплого чая. Ее спаситель вернулся.

Студенческая форма на нем насквозь промокла, но лицо его светилось радостью. Задержавшись на пороге, он кивнул Дао-цзин и представился: