Ян Мо - Песнь молодости

— Скажите, пожалуйста, кто из студентов редактирует у вас «Еженедельник Цинхуа»? Уж очень он интересен, интересен!

Не дожидаясь ответа, он обратился к профессорам:

— Коллеги, вы его читали? Последнее время я не пропускаю ни одного номера. Не смотрите, что издают студенты. Какое содержание, какие суждения! Под стать какому-нибудь большому журналу! По некоторым вопросам он высказывается более эрудированно, чем «Душу шэнхо» [120] «Душу шэнхо» — «Научная жизнь». : «Не смиряться, а призывать к борьбе». Теперь такая обстановка. Нечего удивляться, что студенты призывают к революции, к спасению родины. Я уже стар и ни на что не годен, но думы и скорбь себе не закажешь… — В глазах его появилось печальное выражение. Он выпил вина и замолчал.

В комнату неслышно вошла госпожа Ван. Она уже успела снять фартук и переодеться в серый халат. Профессор У первый заметил ее и шумно встал:

— Сюда, сюда! Большое спасибо за такое вкусное угощение! Кусочек доуфу [121] Доуфу — соевый творог. в твоих руках превращается в изумительно вкусную вещь. Наслаждаться вкусным блюдом — это тоже радость в человеческой жизни. Чудесно! Присаживайся сюда. Кушай сама!..

Сяо-янь подставила матери стул, и она села, ласково посмотрев на мужа и гостей.

— Не делала сегодня ничего особенного. Просто так — на скорую руку… — Она глянула на Дай Юя и, наклонившись к нему, заботливо проговорила:

— Вы что-то мало кушаете.

— Спасибо! Вы ведь, наверное, устали? — стараясь говорить как можно искреннее, спросил Дай Юй.

— Нет, — госпожа Ван легонько коснулась его плеча и улыбнулась дочери. — А Сяо-янь вот не умеет готовить. Я буду потом для вас все делать. Ладно?

Воспользовавшись мгновением, когда профессор У отдыхал после очередной бурной тирады, Ван Хун-бинь протянул жене бокал вина:

— Сю-вэнь, выпей с нами! Ты сегодня потрудилась для наших гостей. За тебя!..

Госпожа Ван сделала глоток. Профессор У тоже поднял свой бокал:

— До дна! За счастье Сяо-янь и Цзюнь-цая! Сяо-янь, пью за тебя!

Сяо-янь сегодня весь вечер приходилось смущаться, словно она была новобрачной. Мать настояла на приглашении Цзюнь-цая и друзей отца. По ее мысли, это нужно было для того, чтобы поставить лучших друзей в известность о предстоящем семейном торжестве. Готовиться к приему она стала за неделю. Дочери она сшила нарядный темно-зеленый халат, а Цзюнь-цаю купила пальто и свитер. Сегодня Сяо-янь торжественно сидела за столом в своем новом халате, сгорая от смущения. Обычно она любила побеседовать с друзьями отца, которые часто приходили к ним, так как хотела проводить агитацию среди высшей интеллигенции. В этот же вечер она молчала. Хотя мать и не говорила прямо о ее близкой свадьбе с Цзюнь-цаем, но все присутствующие догадывались об этом.

— Жених и невеста! Жених и невеста! — закричала шаловливая младшая сестренка, показывая пальцем на Дай Юя и Сяо-янь.

Сяо-янь, покраснев до ушей, поднялась и в замешательстве стала подкладывать угощение молчаливому профессору Фаню:

— Кушайте, пожалуйста! Что это вы сегодня такой невеселый?

— Да, да, что с тобой? — вставил слово Ван Хун-бинь.

Профессору Фаню перевалило за шестьдесят. Это был медлительный, спокойный человек с узкой седоватой бородкой. На нем был старый и засаленный темно-желтый халат. После долгой паузы он медленно поднял веки и проговорил:

— Хун-бинь, старина У! Скажите, сколько вам задолжал государственный университет? Сколько месяцев не выдавали жалованья?

— Лучше об этом не говорить! — незамедлительно ответил профессор У. — Испокон веков было так, что чем больше служили чиновники, тем сильнее они богатели, а те, кто обучал других, постепенно беднели. А после образования республики стало еще хуже… Сяо-янь, ты только посчитай, сколько лет продолжается «движение за выплату жалованья» — год, два, три?.. Да что говорить! Еще в 1916 году, когда я начинал преподавать, оно уже было. Восемнадцать лет! Я сорок восемь раз участвовал в нем, требуя выплаты жалованья! Нет, что я, — все пятьдесят! Говорилось-то все очень красиво! Профессора университетов — опора государства, а зарабатываем мы меньше рикш. Шумели, шумели и в конце концов все равно оставались ни с чем. Проходил месяц, другой, третий… полгода, а нам и гроша ломаного не выплачивали. А как говорит народ, «и чиновнику есть хочется». Нам три раза в день — вынь да положь. Остается только закладывать имущество, брать в долг, умоляя родственников или кланяясь знакомым. Печальная и убогая жизнь. Развяжешься с одной бедой, идет другая. Смешно говорить, но ведь ты — профессор, ты должен поддерживать свою репутацию. Ведь неудобно отказать рикше или рассчитать прислугу, да и не пойдешь же со своим портфелем пешком. Вот и приходится пускать пыль в глаза, А что, по правде-то говоря, в этом портфеле? За исключением старых лекций, нет и гроша в помине, да и на самом тебе — единственный костюм. Ха-ха! Так и прошла вся моя жизнь. Вся жизнь!.. А что, Фань, у тебя совсем плохи дела? Постарайся как-нибудь отвлечься от этих мыслей. Я лично так всегда поступаю… — тяжело вздохнул профессор V, вспотев от напряжения. Он вытер голову и хотел продолжать, но Ван Хун-бинь опередил его.

— Профессор У очень правильно сказал о нашей жизни, — улыбнулся он. — Я раньше не понимал, отчего это так было. Думал, что все дело поправит хорошее правительство. Теперь же… — Он положил на стол палочки для еды и закурил, откинувшись на спинку стула. — Пусть лучше нам молодежь ответит. Она лучше нас, стариков, разбирается во многих вопросах и видит дальше. Цзюнь-цай, как, по-твоему, будут развиваться события? На Севере с каждым днем все напряженнее становится. Японские самолеты днем и ночью летают над Бэйпином. Народ волнуется…

Внезапно в небе послышался оглушительный рокот мотора, оборвавший Ван Хун-биня на полуслове.

— Легок на помине! — воскликнул профессор У и устремился во двор.

За ним торопливо последовали остальные.

Самолет пролетел низко, показывая свои опознавательные знаки — красные круги на крыльях — запыленной, замершей земле. Профессор У долго смотрел ему вслед. Ван Хун-бинь отвернулся в сторону, а Сяо-янь с болью сказала Дай Юю:

— Чего смотреть! Пошли в дом.

Все вернулись в подавленном состоянии.

Профессора продолжали прерванную беседу. Госпожа Ван и Чэнь убирали со стола.

Профессор У вновь пришел в возбуждение и горячо заговорил. Энергии его можно было только удивляться. Даже Ван Хун-бинь, живой и подвижной человек, любивший поговорить и посмеяться, в его присутствии стушевывался.

— Что же это такое?! На каком основании?! — кричал У, стуча по столу. — Друзья! Родина в опасности… Если бы мне было лет двадцать, я тотчас взялся бы за оружие, чтобы смыть этот позор!