Ян Мо - Песнь молодости

Узники толпились у окон.

Действительно, по главному проезду тюрьмы бегали из конца в конец офицеры и солдаты. Один солдат подхватил большую доску с названием тюрьмы и поспешно унес ее.

— Бегают, как бездомные собаки… — начал было Лу Цзя-чуань, но не договорил, так как снаружи послышались крики, заставившие их на мгновение замереть:

— На штурм, вперед!

— На штурм, на штурм!

— Освободим наших братьев из Пекинского университета!

Это были родные голоса. Сердца узников бешено забились; прижавшись лицами к решетке, они напряженно слушали:

— Долой японский империализм!..

— Долой продажное правительство!..

— Освободим наших братьев из Бэйпина!

Призывы становились все громче и громче. Удары в ворота, сливающиеся с криками демонстрантов, слышались все сильнее. Вдруг удары и крики на секунду смолкли: очевидно, демонстрантам удалось ворваться в первые ворота штаба гарнизона.

Электрическая лампочка в камере внезапно погасла. Штаб гарнизона и тюрьма погрузились во мрак.

На секунду крики демонстрантов смолкли, но стук прикладов и топот солдатских ботинок не прекращались. Обстановка в тюрьме накалялась, и казалось, что вот-вот раздадутся первые выстрелы.

Четверо юношей переглянулись и вытерли вспотевшие лбы.

Через мгновение снаружи опять послышались голоса:

— Почему еще не освобождены наши братья из Пекинского университета?!.

— Мы не можем сейчас дать удовлетворительный ответ на эти условия!

— Не можете! Тогда вперед! Мы сами их освободим!..

Послышались тяжелые удары по воротам.

Вслед за этим узники услышали, как по крыше тюрьмы прогрохотали колеса станковых пулеметов.

— Положение серьезное! Они, возможно, не остановятся перед применением оружия! — тихо сказал в темноте Ян Сюй.

— Да-а, положение серьезное, — поддакнул Лу Цзя-чуань, отойдя от окна и шагая по камере.

Он всеми силами пытался подавить волнение, старался хладнокровно проанализировать обстановку, с каждой минутой становившуюся все более и более напряженной. «Ведь если демонстранты будут продолжать попытки проникнуть внутрь тюрьмы, то может произойти кровавая трагедия, подобная событиям «18 марта». Как быть?» Он подумал о том, что студенты Пекинского университета, руководить которыми партия поручила ему, находятся сейчас в рядах штурмующих. Может ли он допустить, чтобы они жертвовали сейчас собой? Лу Цзя-чуань мучительно думал, что предпринять.

Крики демонстрантов становились все настойчивее:

— Вперед! Освободим братьев из Пекинского университета!

— У вас власть держится на пулях и штыках, но наша горячая кровь сильнее!

— Вперед! Вперед!..

Толпа демонстрантов подступила ко вторым воротам. Беспорядочные крики и шум все громче раздавались под мрачными тюремными сводами.

— Смотри! — Сюй Нин потянул Лу Цзя-чуаня к окну камеры: из него видна была казарма охранников.

При вспышках то гаснущих, то зажигавшихся вновь лампочек можно было разглядеть, как солдаты поспешно тащат на крышу ящики с патронами, заряжают винтовки, примыкают к ним штыки. Затем дула винтовок и пулеметов повернулись в сторону тюремных ворот.

Четверо узников, припав головами к решетке, с ужасом смотрели на эти приготовления.

Вдруг из-за двери донесся приглушенный шепот:

— Имеется приказ: если студенты сорвут третьи ворота, немедленно открывать по ним огонь!

Лу Цзя-чуань быстро обернулся к двери и увидел надзирателя, мелькнувшего за дверью.

— Кто это такой? — спросил он Ян Сюя.

— Один патриот…

При свете тусклой лампы широкое, круглое лицо Ян Сюя казалось необычно бледным.

В стену камеры опять постучали, и негромкий голос произнес:

— На крыше гарнизонного штаба несколько пулеметов, они нацелены на третьи ворота.

Подумав мгновение, Лу Цзя-чуань сказал:

— Брат Ян, обстановка требует от нас немедленного решения. Ты можешь переправить письмо к нашим товарищам? Для того чтобы избежать кровопролития и жертв, мы должны предложить им временно приостановить штурм тюрьмы. Что ты на это скажешь?

Подумав, Ян Сюй ответил:

— А это не соглашательство? Начали мы как тигры, а кончаем как змеи? Надо еще подумать!

— Нет, — настаивал на своем Лу Цзя-чуань, — время не терпит, нельзя долго раздумывать. Ты и я напишем на волю по записке. Ты — студентам Центрального университета, а я — студентам нашего университета. Не мог бы ваш патриот помочь нам?

Ян Сюй извлек припрятанные им в углу камеры огрызок карандаша и клочок бумаги. Для того чтобы тюремщики не раскрыли их намерений, У Хун-тао и Сюй Нин накрыли товарищей одеялами. Ян Сюй зажег спичку, и Лу Цзя-чуань быстро написал несколько иероглифов. Ян Сюй тоже написал таким образом записку. После этого Ян Сюй подошел к «глазку» и три раза тихонько кашлянул. В окно просунулась рука и тут же исчезла вместе с записками.

Из-за третьих ворот неслись крики:

— Стреляйте! Все равно наша горячая кровь сильнее вашего оружия!

Наступала ночь. Тысячи молодых голосов продолжали скандировать эти слова.

Демонстранты были возбуждены до предела. Они давили своими телами на ворота. Ворота скрипели и трещали под их ударами и вот-вот могли рухнуть.

Роковая минута приближалась. Дула пулеметов на крыше угрожающе глядели на демонстрантов.

Лу Цзя-чуань и остальные узники судорожно сжали прутья решетки и приникли к окну.

Это тихо пел Лу Цзя-чуань. Он не верил, что их записки принесут какую-нибудь пользу, и в душе уже приготовился к самому худшему. Его товарищи тоже подхватили песню тихими голосами:

Но спустя десять минут с улицы послышались голоса, которые словно пробудили их от тягостного сна:

— Студентам Центрального университета собраться вместе!

— Студентам Пекинского университета собраться здесь!

В тюрьме внезапно зажегся свет.

— У-ух!.. — только и вздохнул Сюй Нин, вскакивая и вытирая со лба пот.

Ян Сюй обернулся и крепко, до боли сжал руку Лу Цзя-чуаня.

— Я счастлив, что все обошлось, и готов теперь сидеть в тюрьме хоть всю жизнь!..

Лу Цзя-чуань улыбался.

Линь Дао-цзин до такой степени возненавидела директора Юй Цзин-тана, что, даже не дождавшись зимних каникул, потихоньку уехала из Бэйдайхэ в Бэйпин.

На свое жалованье она не могла сшить себе зимнее пальто. Этого жалованья едва хватало на еду, письма и другие мелкие расходы. Поэтому Дао-цзин надела свой единственный летний, без подкладки, халат и отправилась в дорогу с маленьким узелком. Музыкальные инструменты, с которыми она приехала в Бэйдайхэ, ей давно наскучили, и она раздарила их своим ученикам. Всю дорогу ее мучили сомнения: куда пойти, где остановиться в Бэйпине? Ждет ли ее до сих пор тот господин Ху, за которого мачеха хотела выдать ее замуж? Конечно, «уж лучше умереть с голоду, чем продать душу». Эту фразу можно было часто видеть в дневнике Дао-цзин. Она была человеком с чистой, возвышенной душой и не хотела пятнать ее мелочными стремлениями к материальному благополучию.