Ян Мо - Песнь молодости

Юй Шу-сю наивно спросила:

— А муж у вас есть? Мне кажется, он должен быть таким же прекрасным, как и вы.

Чжэн Цзинь оживилась.

— Муж? Ты права: он действительно замечательный человек. Высокий, сильный, любит музыку, искусство, хорошо пишет, всегда жизнерадостный. Мы с ним вместе учились. Он очень любит меня.

— А где он сейчас? — спросила Дао-цзин. — Сестра Чжэн, мне бы так хотелось увидеть его!

— Сейчас? Сейчас он очень далеко отсюда. Я не виделась с ним уже четыре года… Линь Дао-цзин, Юй Шу-сю, не будем о нем говорить. Я расскажу вам лучше другую историю, которая также произошла на моих глазах. Хотите послушать, если вы не устали, конечно? А у меня бессонница — все равно не засну, и часовые ночью не очень следят. — Чжэн Цзинь воодушевилась. Она призвала на помощь все свои силы и стала рассказывать, часто останавливаясь. — Ли Вэй был умный, способный юноша — настойчивый и любознательный. Перед Революцией двадцать пятого [112] Революция двадцать пятого года — Первая гражданская революционная война в Китае (1925–1927 гг.), закончившаяся контрреволюционным переворотом Чан Кай-ши и установлением власти гоминдана. года он вступил в Коммунистическую партию. Ли Вэй занимался подпольной работой в Шанхае, а его жена работала там же на шелкопрядильной фабрике. Для конспирации Ли Вэй вынужден был маскировать свой дом под богатый особняк. И послушайте, как жена приходила к нему. На фабрике она работала в короткой куртке, а чтобы прийти к мужу, должна была переодеваться в длинное шелковое платье-халат. Но переодеваться было негде. Оставалось заворачивать платье в сверток, брать его под мышку и, свернув в безлюдный тупичок рядом с особняком, выжидать удобный момент, чтобы быстро переодеться. Только после этого она могла войти в дом.

— Ай-й-я! А если бы в это время кто-нибудь вошел в переулок, да еще мужчина — стыд-то какой! — не выдержав, перебила Юй Шу-сю. Она так переживала за эту незнакомую ей женщину!

— Юй Шу-сю, не перебивай. Она любила своего мужа и, чтобы встречаться с ним, не останавливалась ни перед чем, — сказала Дао-цзин, а затем обратилась к Чжэн Цзинь. — Прошу вас, рассказывайте скорее, что было дальше.

Чжэн Цзинь улыбнулась.

— Сестренки, не торопите меня. Дайте вспомнить. Так вот. В тридцатом году их обоих арестовали и поместили в Сучжоускую тюрьму. Враги были рады, что схватили Ли Вэя. Они знали, что он один из руководящих деятелей Компартии и ему многое известно. И они решили любыми средствами — угрозами, подкупом — заставить его выдать им организацию и явки. Но как враги ни изощрялись, как ни пытали Ли Вэя, им не удавалось сломить его. Он стойко переносил нечеловеческие мучения. Даже когда он узнал, что его жена в той же тюрьме, то он, чтобы не выдавать ее, подавил в себе свои чувства и притворился, будто не знаком с ней. Он продолжал упорно бороться с врагами и руководил борьбой товарищей-заключенных. Гоминдановцы пришли в ярость и, наконец, решили испытать последнее средство. Это было хуже пытки. Они привезли Ли Вэя в Шанхай, надели на него шикарный европейский костюм, бросили в машину и поехали вместе с ним арестовывать его товарищей. Когда прибыли на место, они стали вытаскивать его из машины, но Ли Вэй ни за что не соглашался выходить. Они били его, выкручивали руки, но ничего не помогало. Он громко закричал, обращаясь к толпе: «Я заключенный, но они заставили меня надеть этот костюм, посадили в машину! У меня болят раны, я не хочу выходить, а они бьют меня! Смотрите, какое зверье эти гоминдановцы!..» Враги не знали, что делать. В дикой злобе они отправили Ли Вэя обратно в тюрьму. Вернувшись, он сказал товарищам: «Больше со мной возиться они не будут. Настала пора прощаться с вами». Тяжело было товарищам слушать эти слова. А он каждый день по-прежнему садился за книги, работал, делал зарядку — словом, был все таким же бодрым и веселым. Он любил чистоту и, как только ему удавалось раздобыть где-нибудь немного воды, тут же с удовольствием принимался мыться. У него были большие глаза, черные волосы, он был высокого роста, широкоплеч и очень красив. Все товарищи, даже тюремные надзиратели, уважали и любили его. Ли Вэй был хорошим оратором и пользовался любым случаем, чтобы вести пропаганду наших идей. Иногда он пел — у него был чудесный тенор. Некоторые еще не потерявшие совесть надзиратели под его влиянием изменили свое отношение к заключенным: перестали их бить и издеваться над ними.

Но вот наступил день казни. Пришли тюремщики, чтобы увести Ли Вэя. У выхода он остановился, отряхнул приставшую к платью землю и спокойно проговорил, обращаясь к товарищам: «Прощайте! Не склоняйте головы перед врагами! Будьте стойкими до конца. Коммунизм непременно победит!» Он крепко пожал каждому руку, произнося при этом: «Желаю добиться победы!» — затем с высоко поднятой головой смело зашагал к месту казни. Товарищи стояли у дверного «глазка» и с болью провожали его глазами; у каждого словно что-то оборвалось на сердце. Послышались звуки «Интернационала» — это запел Ли Вэй, голос его звучал мужественно и уверенно. Затем донеслись вдохновенные слова: «Да здравствует Коммунистическая партия Китая!..» «Трах-тах-тах!» — затрещали выстрелы, и голос Ли Вэя оборвался… Тогда все заключенные — и не только политические — мощным хором подхватили «Интернационал». Вместе со всеми пела и жена Ли Вэя. Многие плакали…

Последние слова Чжэн Цзинь произнесла совсем тихо. По ее щекам струились слезы.

— Сестра Чжэн, не надо больше ничего говорить. Я все поняла…

Дао-цзин гладила Чжэн Цзинь по лицу, вытирала ей глаза и сама тоже плакала.

Но Юй Шу-сю была не удовлетворена рассказом и продолжала допытываться:

— Сестра Чжэн, а что стало потом с женой этого Ли Вэя? Ей, наверное, так тяжело было узнать о смерти мужа!

— Не надо об этом спрашивать, Юй. Неужели ты ничего не поняла? — Дао-цзин боялась, что эти расспросы больно ранят Чжэн Цзинь.

Но девушка не унималась:

— О чем вы говорите?. Я ничего не понимаю!

Чжэн Цзинь молчала. Наконец она еле слышно проговорила:

— Юй, милая, ты ничего не поняла? Сестрица Линь, оказывается, опытнее тебя… Ли Вэй, о котором я рассказывала, и есть мой муж. Прошло уже четыре года с тех пор, как мы с ним расстались…

Воцарилось молчание. Тюрьма как будто погрузилась в бездонную мрачную пучину. Стало так тихо, что, казалось, можно было услышать, как упадет иголка. И вдруг среди этой гробовой тишины раздался громкий плач: рыдала Юй Шу-сю. Но теперь она плакала не по маме. Всхлипывая, она без конца повторяла:

— Сестра Чжэн… сестра Чжэн! Благодарю вас, вы помогли… мне узнать… настоящую жизнь… узнать правду…

К двери подбежал часовой.

Он громыхнул прикладом в дверь и злобно заорал: