Борис Тумасов - Русь залесская

Суровы лица святых. Нет в них доброты. Видно, оттого, что сильно суровая жизнь на Руси.

Ночью Калите не спалось. Он вышел из душной кельи, прошёл через монастырский сад к реке. Ночь лунная. Звёзды отражаются в воде, перекатываются на волнах. Темнеют в селе избы, а в оконцах поблескивают лучины.

Иван Данилович знал, что там сейчас варят пиво, пекут из новой муки пироги. А завтра зарежут барана и всем селом отметят конец жнивью, будут славить добрый урожай.

Пахло яблоками и свежим сеном. Посреди реки всплеснула рыба. Калита сел на камень-валун, ладонью подпёр подбородок, уставился в одну точку…

Наутро с песнями пришли на монастырский двор смерды. Мужики в белых льняных рубахах, бабы в расшитых сарафанах.

Впереди всех шагал мальчишка с большим снопом в руках. За ним девушка, на голове венок из колосьев.

Навстречу крестьянам вышли монахи. Толпа стихла. От монахов отделился игумен, подошёл к мальчишке, взял сноп. Девушка сняла с головы венок, положила на сноп. Монахи запели псалмы. Держа на вытянутых руках сноп и венок, игумен медленно двинулся в церковь. Следом за ним потянулись монахи и смерды. К князю неслышно подошёл воевода, шепнул:

- Гонец из Москвы. В Твери ордынцев побили.

Иван Данилович, стараясь не выдать волнения, тихо ответил:

- Иди. Готовь коней.

- А княгиня?

- Останется здесь.

Воевода ушёл. Елена заметила, как изменился в лице Иван, одними губами спросила:

- О чём с Фёдором шептались?

- Из Москвы гонец. О Твери весть привёз.

Княгиня побледнела.

- Уж не идёт ли на нас Александр?

- Ордынцев, сказывают, тверичи побили.

- Спаси Бог. Теперь жди ордынского разбоя.

- Ты, Елена, тут останься, чтоб сумятицы не было, а мы с Фёдором Акинфичем в Москву отправимся.

- Помогай тебе Бог, свет мой.

Князь незаметно покинул церковь.

А в Москве переполох. Прискакали из Твери четверо ордынских табунщиков. В тот день, когда тверичи восстали, пасли они коней за городом. Тем и спаслись.

В ожидании князя в гридню сошлись думные бояре и воеводы. Вошли два отрока, зажгли восковые свечи. Желтоватое пламя тускло заблестело на расставленных по углам кованых ларях, переливом заиграло на разноцветных слюдяных оконцах. В гридне стоял монотонный гул.

Молодой горячий боярин Плещеев, любимец князя, переговаривался с боярином Добрынским. Тысяцкий Воронцов-Вельяминов насупившись поглядывал иногда на сидевшего напротив своего старого недруга боярина Квашнина. Рядом с ним стоя препирались воевода переднего полка Александр Иванович и маленький ершистый боярин Хвост.

- Сих ворогов, что с Твери сбежали, и тех, кто у нас в Москве сидит, живыми не пускать! - брызгал слюной Хвост.

- Побить немудрено, да Орда сильна! - возражал ему воевода.

Выждав момент, боярин Квашнин вставил:

- Будет ордынский набег.

Архиерей, заменивший временно, до прибытия из Константинополя нового митрополита, умершего Петра, и княжеский духовник Ефрем шептались в углу.

Но вот вошёл воевода Фёдор Акинфич с дворским Борисом Волковым, а вслед за ними Иван Данилович, и все стихли. Окинув быстрым взглядом присутствующих, он сел в стоящее посреди гридни резное кресло, глухо заговорил:

- Будем мыслить, бояре и воеводы, как быть нам ныне.

- Как то случилось? - резко, фальцетом выкрикнул боярин Квашнин.

- Как случилось, нам разбирать недосуг, - оборвал боярина Калита, - давайте помыслим, как Орду от нас отвести, чтоб Москву не разорили.

- Я мыслю, с Тверью встать нам заодно, - промолвил Хвост. - Слать к Александру гонца, чтобы шёл он к Москве. Да кликать Ивана Ярославича рязанского на подмогу.

- Дать ордынцам бой, - поддержал Хвоста Воронцов-Вельяминов, - да токмо самим. Негоже Москве у Твери да Рязани подмоги просить.

Иван Данилович, барабаня пальцами по подлокотнику, слушал говоривших.

- Орда ещё сильна, - подал голос воевода Александр Иванович.

- А что ты скажешь, Фёдор Акинфич?

Воевода большого полка откашлялся:

- Воин я, и голова моя седа. Никто из вас не скажет, что в бою меня ищет враг. Я его искал всегда. Но сейчас скажу я то же, что и воевода Александр Иванович. Сильна ещё Орда. Не потянем мы противу её, даже коли и Тверь да Рязань помогут… Другое надо мыслить.

- А что скажешь ты? - обратился князь к боярину Плещееву.

- Я - как и ты, князь Иван Данилович. Велишь на сечу - и поведу своих людей. Может, и не осилим ордынцев, но и не дрогнем. Сами костьми ляжем, но и нехристей немало порубим. Мёртвые сраму не имут.

Слова любимца вызвали у Калиты чуть приметную усмешку, затерявшуюся в пушистых усах.

- А какая будет твоя речь, отец архиерей?

- На всё воля Божья! - уклонился тот от ответа.

- А ты что молчишь, духовный отец мой Ефрем?

Старый священник пригладил бороду, тихо произнёс:

- В Орду тебе ехать надобно, сын мой Иван. Отвести удар неверных.

- На что князя посылаешь? - гневно выкрикнул боярин Добрынский. - На глумление?

В гридне зашумели. Иван Данилович поднял руку. Дождавшись тишины, заговорил:

- Слушал я вас, бояре и воеводы, слушайте и вы мою речь. Отец духовный об Орде речь вёл, так и я мыслю. Знаю, что не мёдом и пирогами встретят там меня, но как быть по-иному?… Воеводы верно сказали, противу татар нам нынче не выстоять, слаба ещё Русь, и не миновать тогда другой батыевщины… - Калита поднялся, повернулся к дворскому: - Собирайся, Борис Михайлович, в Орду поедем. Всё вытерпим - и стыд и глумление, дабы Москву спасти.

Все шумно вышли. Иван Данилович задержал воеводу большого полка и дворского.

- Вели, Фёдор Акинфич, за ордынцами доглядать зорче. Пусть наши их не задирают.

- Их тверичи проучили, так они нынче смирные, - рассмеялся воевода.

- А в степи дозоры выставить не грех. На Рязань не след надеяться. Князь Иван Ярославич по злому умыслу не упредит, коли что.

- Будет сделано, князь.

- На тя, Фёдор Акинфич, бросаю княгиню с детьми.

Воевода низко поклонился.

- А ты, Борис Михалыч, спешно готовь подарки царю татарскому, да жёнам его, да иным блюдолизам. Орда подачки любит.

- Подавятся они нашим добром, - проворчал дворский.

- Придёт и такое время. А пока станем лисами. Будем вилять, да петлять, да свою нору не забывать.

Пыльная ордынская дорога. Изъезженная, исхоженная. Тянется она из Москвы на Коломну, из Коломны на Рязань, из Рязани через Дикое поле в Сарай.

Пыльная дорога, выбитая конскими копытами, вытоптанная пешеходами, орошённая слезами невольников…

В конце августа Иван Данилович с малой дружиной подъезжал к Рязани.

С князем боярин Добрынский да воевода Александр с дворским.

Позади дружины тянется гружёный обоз.

Пыль ложится на доспехи, скрипит на зубах.

Калита хмурый. В голову лезут какие-то мысли нелепые, несуразные. Он встряхнулся, подобрал поводья, конь пошёл рысью. Подумал о деле. Ныне самое время с Александром счёт свести. Теперь Твери не подняться над Москвой. Да только как в Орде?