Нелли Шульман - Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

– Я жила у нее, несколько недель, тем годом. Хорошая женщина, упокой Господи душу ее, – слепая перекрестилась, – в старой вере крепка была…, – слепая хотела почитать Псалтырь по рабе божией, усопшей Любови, и удостовериться, что с мальчиком все будет в порядке.

– Я ему скажу…, – снег бил в лицо, – скажу, что все в руке Божией. Она тоже, наверное, это поняла, перед смертью. Зачем все было…, – думая о той, что умерла перед ее рождением, слепая почувствовала боль:

– Она считала, что Господу помогает. Получилось, что люди умерли, невинные. И опять погибали. Сколько горя, сколько страданий, – слепая покачала головой, – и сколько случится. Пусть их меньше будет…, – пролетка раскачивалась.

Она видела белых, голубей, над серой, морской водой. Такая же птица приснилась ее матери, когда слепая еще не родилась. Мальчик, улыбаясь, бегал за курицами, на деревенском дворе:

– Говорить начал…, – ласково подумала слепая, – о нем позаботятся, обязательно…, – она твердо, напомнила себе:

– Скажи мальчику, что все в руке Божьей. Он старой веры человек, он послушает. А об остальном…, – слепая решила, – не говори. Права она была, не след о дурных вещах упоминать. Он и не спросит, ни о чем таком…, – она увидела незнакомую, широкую, увешанную черно-красными флагами улицу, вдохнула сладкий аромат цветущих лип. Солнце играло искорками в бронзовых волосах. Слепая услышала далекий, тихий голос: «Они встретятся». Она согласилась:

– Встретятся. Но все могло бы быть проще, если бы…, – дымно-серые, невидящие глаза посмотрели на нее. Женщина отрезала:

– Такого ни ты, ни я, знать не можем. Ты видела…, – слепая видела огненное, обжигающее, странное облако, на горизонте, и тело, покачивающееся в петле. Она видела и многое другое, но молчала. Она только сказала своей спутнице: «Из Москвы уезжать не надо. Это святой город, сердце России».

– Он не уедет, – пролетка, наконец, добралась до Хлебникова переулка:

– То есть уедет, когда я ему скажу. Не сейчас, позже…, – слепая протянула маленькую ручку:

– Второй этаж. Его Максимом величают, Максимом Михайловичем.

Волк, никогда не жизни, не видел маленькой, невзрачной женщины, в старомодном пальто, стоявшей на площадке. В тусклом свете крохотной, пыльной лампочки, было заметно, как она покраснела:

– Меня Зинаида Владимировна зовут, – она откашлялась, – Максим Михайлович. Во дворе извозчик. Я за матушкой Матроной ухаживаю…, – женщина смутилась:

– Она настояла, что надо к вам приехать. Она у вашей бабушки жила. Покойной, – добавила женщина. Максим замер.

Расплатившись с извозчиком, Волк осторожно перенес матушку на руках в квартиру. Она была маленькая, как ребенок. Матушка быстро ощупала тонкими пальцами его лицо. Волк сделал женщинам горячего чаю и предложил поужинать. Матрона помотала головой:

– Мы поели, милый, спасибо. Зинушка, ты иди к усопшей, Псалтырь почитай, а мы здесь…, -Матрона замялась, – поговорим.

Максим хотел устроить ее в кресле, но Матрона отказалась: «Мне на сундуке привычней, милый». Она поманила его рукой:

– Иди сюда. Тебе бабушка, как умирала, сказала кое-что…, – Матрона прервалась:

– Не надо такого делать, милый. Не надо больше злобы…, – ее губы, беспрестанно, двигались, бледное лицо было сосредтоточенным. Максим вздохнул:

– Матушка, так положено…, – она, внезапно, улыбнулась:

– Ты Библию читал, Евангелия. Я знаю, что Господь заповедовал, что Иисус наставлял, хоть я и слепая, и неграмотная…, – из-под закрытой двери спальни мерцала свеча. Тянуло холодком, Максим открыл форточку.

Слепая заговорила, быстро, напевно:

– Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию, ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь. У Меня отмщение и воздаяние, когда поколеблется нога их; ибо близок, день погибели их, скоро наступит уготованное для них…, – она выдохнула:

– Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем. Ты помни, милый, любовь, а не страдание…, – Максим закусил губу:

– Я сиротой из-за их отца стал, матушка…, – Волк ничему не удивлялся. Ребенком, в храмах, он видел юродивых. Его святым покровителем был Максим Московский, тоже юродивый и блаженный.

– Бог всякую неправду отыщет, – вспомнил он слова святого. Матрона кивнула:

– Именно. Твоя бабушка меня призрела, когда ты в казенном доме был, – она, мимолетно, коснулась руки Максима:

– И тебя она призрела, сироту. И они сироты, мальчики эти…, – Матрона махнула в сторону газеты: «Вся Россия нынче сироты, милый. Не надо боль множить». Она подняла голову:

– Ты об отце их говорил, так сказано: «Почему же сын не несет вины отца своего?» Потому что сын поступает законно и праведно, все уставы Мои соблюдает и исполняет их; он будет жив. Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца, и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем и остается…, – она сжала ладонь Максима: «Господь обо всем позаботится, милый. Отнеси меня, – она кивнула на дверь, – помолюсь за душу бабушки твоей…»

– Она все знает, – понял Максим, – все видит.

Матрона улыбалась:

– Не я, милый, а Господь Бог. Ты мстить хотел, но были те, кто мстил…, – слепая помрачнела, – не надо такого. Месть Господу оставь, а сам люби…, – Максим вспомнил о кольце на цепочке, рядом с крестом. Слепая кивнула:

– Ты его отдашь, но не скоро. А ее скоро увидишь…, – Матрона заставила себя не говорить обо всем остальном: «Отнеси, я Зинушку сменю».

Волк помялся:

– Матушка, оставайтесь в квартире. Здесь тепло, я деньги буду приносить. Здесь безопасно, – Матрона погладила его по голове:

– Ко мне люди приходят, милый. Искать меня будут. Бог не велел, чтобы ты пожалел…, -Максим покраснел: «Матушка, что вы…»

Он провел ночь в кресле, в гостиной, перечитывая бабушкино Евангелие. Матрона заснула на сундуке, свернувшись в клубочек, положив под щеку кулачок. Максим сказал ее спутнице, чтобы они ни о чем не беспокоились и отдыхали. Волк добавил, что в Сокольники их доставят на машине. Помывшись, переодевшись, он вышел в Хлебников переулок, когда магазины еще не открыли. Волк постоял на пустынной мостовой, глядя в серое, утреннее небо.

– Скоро ее увижу, – вспомнил он слова Матроны: «Понять бы еще, кто она. Москва большая». Максим решил навестить милицию, отправив женщин обратно в Сокольники. Не след было их показывать легавым, Максим понимал, что они в столице на птичьих правах. Волк шел к Рогожскому кладбищу, по Владимирскому тракту:

– Сын не понесет вины отца. Это правда, конечно, – впереди Максим увидел знакомые очертания купола Покровского собора. Из-за туч, на мгновение, показалось ясное солнце. Тонкий лед в лужах заиграл, заискрился золотом.