Нелли Шульман - Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

– Холмы под крылом самолета уже врезали свои черные тени в золото наступавшего вечера. Равнины начинали гореть ровным, неиссякаемым светом; в этой стране они расточают свое золото с той же щедростью, с какой еще долгое время после ухода зимы льют снежную белизну…, – шептал Теодор:

– Это он о Патагонии написал. Когда Марта была маленькой, он рассказывал ей сказки, о далеких планетах…, – Янсон остановился у края арабского квартала. В его голове билось: «То было ночью Сант-Яго, ночью Сант-Яго…». Он, внезапно, подумал, о том, чтобы развернуться и уехать из Гранады. У него при себе были деньги и французский паспорт. Он мог спокойно исчезнуть.

– Нельзя, – велел себе Теодор:

– Анна и Марта в Москве, в заложниках. Их не пощадят, если я…, – увидев ясные, зеленые глаза дочери, он тяжело вздохнул. Янсон ничего не скрыл от Эйтингона. Наум Исаакович выслушал его:

– Дурацкая случайность, Теодор Янович, от подобного никто не застрахован. Берите машину, поезжайте в Барселону, как предписывает задание. Мы с Петром обо всем позаботимся.

Янсон не предполагал, что один из братьев Вороновых станет чекистом. Петр рассказал Янсону, что Степан, его брат, испытывает новые истребители. Теодор усмехнулся: «Степа, еще в детстве, авиацией бредил, а ты как в чекисты пришел, Петр? Ты, вроде бы, никогда не говорил, что хочешь в НКВД работать».

– По комсомольскому набору, товарищ Янсон, – Петр поднял спокойные, синие глаза.

– Когда юридический факультет закончил, в университете. Степан в летном училище был, в Крыму. Я три года под началом товарища Эйтингона служу, в иностранном отделе, – Янсон не мог забыть двенадцатилетних мальчишек, которых они с Анной навещали, в детском доме, перед отъездом из Москвы.

– Марта тогда младенцем была, – подумал Янсон, – как время летит. Ее в пионеры приняли, она пойдет на парад, в годовщину революции…, – на гражданской войне, Янсон не встречался с отцом близнецов. Семен Воронов, рабочий, металлист из Петербурга, стал большевиком. Воронов устраивал взрывы и экспроприации, бежал из тюрем, отбывал ссылку с товарищем Сталиным. Он служил комиссаром у Фрунзе. Воронов погиб на Перекопе, когда остатки армии Врангеля чуть ли ни зубами вцепились в промерзлую крымскую землю, защищая последний оплот белогвардейцев.

– Все равно, мы их в море сбросили, – Теодор затянулся папиросой: «Ваш отец гордился бы вами, Петр».

Отца братья почти не помнили. Они жили с ним в Туруханске, маленькими детьми. После февральской революции, отец, покинув ссылку, привез их, пятилетних в Петроград. Воронов ушел в подполье, а Петра и Степана передавали с квартиры на квартиру. После Октября, их отправили в Москву, в детский дом. Судя по одной, сохранившейся фотографии, они были похожи на отца, тоже высокого, широкоплечего, с волосами темного каштана. В царское время близнецы считались незаконнорожденными, появившись на свет без церковного брака.

– Мы в тюрьме родились, – вспомнил Петр, – как мать Горской. То есть Горовиц. Отец ее Горовиц, а все думали, что он русский. Но Иосиф Виссарионович сказал, что мы интернационалисты. Сюда много иностранцев приедет, – Янсон занимался вербовкой добровольцев, из числа членов интербригад. С опытом жизни за границей, со знанием языков, он, как нельзя лучше подходил для задания.

Петр собирался подобраться ближе к Максимилиану фон Рабе. Воронова иностранный отдел готовил на роль двойного агента. Все понимали, что Гитлер не ограничится только Германией. В иностранном отделе говорили о возможном пакте с Италией и Японией, о грядущем столкновении двух капиталистических систем. В такой ситуации, Советскому Союзу требовалось знать о дальнейших планах нацистов.

Теодор не спросил, что собираются делать Эйтингон и Воронов.

– Я бы сделал то же самое, – собрав вещи, он завел форд, – то же самое. Этого требует безопасность операции, требует революционный долг. Анна говорила, что мы солдаты партии. Будь солдатом, места для сантиментов нет, – в темном небе Гранады мерцали, переливались, звезды, слышался треск цикад. Воронов стоял на балконе, затягиваясь папиросой. Юноша помахал: «Езжайте спокойно, Теодор Янович. Мы все, – он помедлил, – организуем. В Барселоне увидимся».

Эйтингон открыл деревянные ворота:

– Всю ночь не гони, почти семь сотен километров впереди. Передохни где-нибудь, Сокол…, – он потрепал Янсона по плечу. Включив фары, Янсон заставил себя не оглядываться. Он выезжал на дорогу, ведущую из города на восток, к побережью. Добравшись до моря, он собирался повернуть на север. Огоньки Гранады остались за спиной. Янсон нажал на тормоз, почти на вершине холма. Машина, дернувшись, застыла. Он глядел на сверкающий Млечный Путь. Теодор кусал губы:

– То было ночью Сант-Яго, ночью Сант-Яго…, Господи, – опустившись на пыльную, каменистую землю, он спрятал голову в ладонях, – Господи, прости меня, я не мог, не мог иначе…,– сверху послышался рокот. Увидев темные очертания самолетов, он велел себе вернуться за руль. Эскадра итальянских и немецких бомбардировщиков, шла с юга, из Кадиса, оказывать воздушную поддержку наступлению Франко. Янсону надо было ехать в Барселону, и делать свою работу.

Эйтингон вернулся в дом. На кухне горела керосиновая лампа, электричества сюда не провели. Петр вертел в длинных пальцах монетку:

– Француз, или испанец, Наум Исаакович? Или оба? Пистолет у меня готов. Где живет Лорка, я знаю, и Экзюпери тоже быстро найду…, – Эйтингон вспомнил:

– Он читал Лорку, он говорил. Какая разница, – рассердился начальник отдела. Он забрал у Воронова монету:

– Герр Рихтер нам еще понадобится, а Лорке Сокол представлялся своим настоящим именем. Нечего, – он прищелкнул пальцами, – здесь раздумывать. Убийство француза, журналиста, будет подозрительным. Лорка все равно обречен, – Эйтингон чиркнул спичкой:

– Убери кольт. Мы руки пачкать не собираемся.

– А как иначе? – удивился Петр. Эйтингон вздохнул: «Учись и запоминай. Закончим дела, и вернемся в Мадрид, вплотную знакомиться с твоим будущим опекуном, графом фон Рабе».

Петр, аккуратно, писал анонимное письмо о связи Лорки с московскими агентами. Он поинтересовался:

– Наум Исаакович, а что, – юноша указал на потолок, – из Москвы не поступало распоряжений насчет Сокола?

– Пока нет, – пожал плечами Эйтингон. Он пробежал глазами письмо:

– Отлично. Завтра, после такого, – он помахал бумагой, – Лорку совершенно точно арестуют и расстреляют. Испанские товарищи будут благодарны. Теперь фалангистов возненавидят еще больше, – он отправил Воронова подбрасывать письмо в штаб-квартиру гранадской Фаланги. Налив бокал хорошего, сухого вина, Эйтингон устроился на балконе, рассматривая звезды: