Нелли Шульман - Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

– Персонал, занимающийся дезинфекцией, надо проинструктировать об утилизации золотых зубов, – он поправил очки, – присутствующих во рту объектов. Особые пометки в бумагах, на телах, и так далее…, – рейх нуждался в золоте.

На семинаре они говорили и об изъятии головного мозга у объектов дезинфекции. Коллеги, изучающие наследственные и психические болезни, были заинтересованы в образцах.

Восьмилетний мальчик Пауль, ничего этого не знал. Он только знал, что сегодня было тепло. Ему дали сладкую конфету. Он сидел, наклонив светловолосую голову, на кафельном полу. Пауль все время улыбался. Он был ласковым ребенком, хотя и не умел говорить, а только мычал, на разные лады. Мальчик любил возиться с игрушками. Утром у него появилась новое занятие, деревянная пирамидка. Пауль сосредоточенно снимал кольца, моргая раскосыми глазами. Он был сиротой, сыном неизвестного отца. Мать оставила его в детском приюте. На папке Пауля сделали пометку, отобрав ребенка для опытов с новой программой дезинфекции. Комната была ему незнакома, но Пауля увлекла игрушка. Он даже не обратил внимания, что тяжелая, железная дверь захлопнулась. Мальчик остался один.

Отто обернулся к гостям:

– Все просто. Гранулы отравляющего вещества попадают в камеру по специальным трубам. Они подвергаются воздействию воды, и начинают испускать газ. Объект умирает в течение десяти минут…, – Отто посмотрел на часы:

– В случае детей, как сейчас, все занимает меньше времени. Мы собираемся, в будущем, использовать камеру для массовых операций…, – он положил ладонь на рычаг:

– Перед вами, Петер, процедура, которая изменит рейх, очистит его от вредных элементов…, – Питер стоял, молча, не двигаясь.

Мальчик, подняв голову, широко улыбнулся.

Посмотрев на Генриха фон Рабе, Питер даже испугался. Серые глаза блестели ледяным огнем, Генрих побледнел.

– Думаю, Отто, – спокойно сказал Генрих, – не стоит использовать камеру для одного объекта. Тратить газ, электричество, твое время, в конце концов. Мы поняли ход процесса, большое спасибо. Я уверен, что в будущем программу ждет успех…, – Генрих похлопал брата по ладони. Белые, ухоженные пальцы Отто лежали на рычаге:

– Вы молодцы. Наше министерство поощряет экономию ресурсов рейха. Он ведь, – Генрих коротко кивнул на дверь, – никуда не убежит. Присоединишь его к массовой акции…, – Отто помялся:

– Я хотел, чтобы Петер увидел наши достижения, работу химиков…

– Я увидел, – Питер, изо всех сил, заставлял себя удержаться на ногах:

– Прогресс медицины рейха, науки, расцветающей под мудрым руководством фюрера, очень впечатляет…, – борясь с тошнотой, он велел себе:

– Нельзя! Не сейчас! Ребенок еще в камере…, – Генрих фон Рабе снял руку брата с рычага:

– Надо открыть дверь, Отто. Ты говорил, что объекты могут испугаться, производить шум…

– Поэтому мы оборудуем камеры в подвалах, – пожал плечами Отто фон Рабе.

Брат был прав. Гранулы газа расходовались в соответствии с планом. Пауль ожидал других детей, которых должны были доставить в центр. Процедура над ним была личной инициативой Отто. Доктор, со вздохом, открыл дверь. Показав собранную пирамидку, ребенок захлопал в ладоши. Генрих проследил глазами за братом, Отто вел мальчика наверх. Питер покачнулся, Генрих прошипел, сквозь зубы: «Не здесь! Терпи, слышишь меня!»

Его рвало. Он стоял на коленях, перед унитазом, в маленьком туалете их комнаты, обессилено дыша, плача, хватая ртом воздух. Генрих осторожно, аккуратно, поддерживал его голову.

– Дай пистолет, – шепотом потребовал Питер, – немедленно. Я его лично застрелю…, – его опять вывернуло. Питер жалобно разрыдался, опустив в ладони мокрое от слез, испачканное рвотой лицо:

– Дай пистолет, иначе…, – он вспоминал ласковую улыбку мальчика. Выходя из камеры, ребенок что-то весело промычал.

– Дай пистолет, – Питер кусал губы, – они все…, – Генрих довел его до умывальника.

– Звери и мерзавцы, – он подождал, пока Питер плеснет себе в лицо ледяной водой. Генрих протянул ему полотенце: «Пистолета я тебе не дам».

– Потому, что это твой брат, – мрачно сказал Питер, присев на край ванны. Он поискал по карманам сигареты. Руки тряслись. Забрав у него зажигалку, Генрих устроился рядом:

– Дурак, – устало сказал фон Рабе, – он мне не брат. Он бешеное, больное животное, как и все они. Пистолета я тебе не дам, потому что у меня его нет, это, во-первых, а во-вторых, если ты его убьешь, это ничего не изменит. Тебя повесят, – Генрих вздохнул, – а на его место придет другой…, – фон Рабе выругался.

– Пусть лучше меня повесят, – Питер, сгорбившись, курил, – я не уверен, что смогу после такого жить дальше.

Генрих, внезапно, грубо встряхнув его за плечи, ударил по лицу.

Рука фон Рабе оказалась тяжелой:

– Я живу, – коротко сказал мужчина, – выполняя свой долг, человека и христианина. И ты должен жить, Петер. Если не мы…, – он распахнул дверь в комнату, – то все будет продолжаться дальше. Вставай, приведи себя в порядок, и отправляйся на знакомство с врачами центра, куда тебя пригласил Отто. Извинись, скажи, что у меня дела…, – Генрих достал из гардероба саквояж.

Питер не двигался:

– Мальчика все равно убьют, Генрих, – окурок жег Питеру пальцы, – зачем все, если его убьют…, – Питер опустился на свою кровать.

– Не убьют, – Генрих фон Рабе надел пиджак:

– За это отвечаю я. Постарайся отдохнуть, тебе завтра машину вести. Я вернусь поздно вечером.

Комната выходила на служебный двор клиники. Больные подметали золотые листья, лежавшие на камнях. Небо было синим, ярким, почти летним. Питер, в первый раз, обратил внимание на осколки стекла, по верху мощной ограды. Мерседес Генриха выехал из кованых ворот.

– Он здесь один, маленький. Все остальные взрослые…, – ребенок сидел на крыльце, в суконной курточке, в старой шапке, перебирая кольца пирамидки. Взяв со ступеней рыжий лист, мальчик рассматривал его, наклонив голову. Питер всхлипывал, не стирая слез с лица: «Не убоюсь зла, не убоюсь зла….»

Питер нашел в себе силы сходить на вечеринку. Медсестра играла на пианино «Хорста Весселя», сотрудники пели хором, зал украшали плакаты со свастикой. Отто фон Рабе познакомил его с персоналом центра, Питер даже выступил с коротким сообщением о фашизме в Британии. Ему аплодировали.

Сославшись на то, что ему надо посидеть с материалами, с заводов, Питер заперся в комнате. В сумерках он подошел к зеркалу, над умывальником. Лазоревые глаза, немного, припухли. Питер устало смотрел на свое отражение. Коснувшись седого волоса на виске, он зажег лампу и разложил на столе блокноты. Питер шевелил губами, запоминая информацию, но видел перед собой не цифры, а раскосые глазки мальчика, добрую, широкую улыбку.