Карл Шпиндлер - Царь Сиона

— Что мне делать? — спросил растерявшийся Ян. Ему все еще мерещилась погоня за ним из Оснабрюка.

Маттисен угадал его мысли и еще раз повторил:

— Ты, верно, согрешил, если потерял веру в Бога. Но соберись с духом и молись усердно… Разве непременно из Оснабрюка должно распространяться новое учение? Разве не всякая деревушка, где проповедуют дети Небесного Отца, может стать оплотом Сиона?

Ринальд с увлечением добавил:

— А почему Мюнстер не может быть местом, откуда исходит новое учение и новый мировой порядок? Деспотизм там свергнут, население полно мужества и веры, и почва вполне подготовлена проповедникам. Там ваше место, Бокельсон! Вы сами выходец из народа: вы сумеете подействовать на него и привязать его к себе!

— Но, — сказал Ян, обращаясь с печальным лицом к Маттисену, — меня мучат дурные предчувствия относительно Мюнстера. С тех пор, как я его оставил, я несколько раз хотел вернуться туда, но что-то всегда удерживало меня. Я предчувствую, что несчастье ждет меня там!

— Малодушный! — рассердился Маттисен и отвернулся от Бокельсона. Дивара бросала на него сердитые взгляды; он не в силах был противостоять им и вдруг воскликнул, точно озаренный какою-то новой мыслью:

— Кто называет меня слабым и малодушным? Мною руководит высшая сила; я иду за вами!

— Идем! — ответил булочник и отворил дверь. — Солнце еще высоко, мы сегодня же будем в городе!

— Я готов! — ответил Ян, насилу справившись со своим страхом и не спуская глаз с Дивары.

— И я с вами! — быстро решил Ринальд.

— Что вы делаете? — увещевал его Ротгер; но студент горячо воскликнул, указывая на широкую равнину:

— Все мое отечество объято мертвым сном, и не в моих личных силах разбудить его. Мне кажется, я явственно вижу перед своими глазами башни Мюнстера; там в его стенах, найдет приют Спаситель мира; звон церковных колоколов разбудит всю Германию, и заржавевшее оружие очистится кровью противников. И мною, друг, и мною руководит высшая сила!

— Идите, идите! Вам дорога в сумасшедший дом, насмехался Гелькюпер. — Вот будет мне весело, когда я увижу, как вы поплатитесь за все ваши затеи!

В середине маленького двора Ян вдруг остановился как вкопанный. Несмотря на холод, пот градом катился с его лица; он весь дрожал и не мог тронуться с места.

— Нет! Нет! — кричал он. — Не могу дальше, я не должен идти! Я вижу у ног моих большую черную, глубокую могилу! Чего ты от меня хочешь, призрак? За что?

И он беззвучно шептал имя Нати.

Растроганная Дивара схватила Маттисена за руку, чтобы остановить его. Но он сердито вырвался от нее и начал браниться:

— Предоставь сумасшедшего своей судьбе. Нет у него настоящей веры, и да будет он проклят!

Но тут булочник, в свою очередь, остановился. У ворот стоял крестьянин с тележкой, на которой, едва прикрытая от зимнего холода, лежала жалкая умирающая женщина, с искаженным в предсмертных судорогах лицом. Крестьянин принялся снимать несчастную с тележки.

— Что тебе надо, друг? — обратился к нему Маттисен пока Дивара хлопотала около больной.

Крестьянин хладнокровно ответил:

— Я хочу ее оставить «На Виппере», чтоб она не умирала на моей тележке.

— Кто она такая? — спросил, прибежав, Гелькюпер.

— Умирающая? — ответил пораженный Ротгер. — Я ее знаю, и это перст Божий!

Он осторожно взглянул на Яна, перед которым все еще стоял его призрак.

— Умирающая? Внесите ее. Умереть «На Виппере» можно; только родиться там нельзя.

И Гелькюпер, хотя и со смехом, но все же помогал вносить женщину.

— Господи Боже, кого я вижу? — спросил Ян дрожащим голосом, наклонившись и протянув руки вперед.

— Это ваша мать, ваша мать, Ян Бокельсон! — ответил Ротгер с упреком.

Ян стоял точно пораженный молнией, корчась в нервной судороге.

— Вот открытая могила, представившаяся тебе! — говорил ему Маттисен. — Подойди смело, как подобает мужчине, к смертному одру своей матери, не зря посланной тебе Богом в эту минуту!

Ян пошел вслед за булочником, как овца на бойню. Наступила торжественная тишина, нарушаемая лишь шорохом листьев, на которые положили тяжело дышащую женщину. Потом крестьянин тихо произнес:

— Я должен был отправить бедную женщину в Цесфельд, чтобы, пересылая из общины в общину, ее довезли до Голландии. Вот судьба былой крепостной: у нее нет даже угла, где она могла бы умереть спокойно!

Умирающая очнулась от своего оцепенения и, неподвижно смотря перед собой, тяжело простонала:

— Кто оставляет родину, для того она закрыта навсегда. О, мой сын, Иоанн!

И, узнав вдруг стоявшего возле нее сына, она радостно воскликнула, воздев руки к небу:

— Сын мой, Иоанн! Ты был возле меня, а я отчаивалась увидеть тебя!..

— О, мать! — пробормотал Ян в смущении подав ленным голосом.

Затем она погрузилась в тихое забытье и только время от времени взмахивала руками в воздухе, как часто делают умирающие. Потом, собравшись с силами, она заговорила с выражением безумного восторга на лице, с детской лаской в голосе:

— Ты изгнал меня из своего сердца, Иоанн, но вот ты вернул меня теперь снова в твой дворец, царственный сын!

По лицам окружающих пробежала усмешка, смешанная с ужасом. Ян, с остановившимся взором, жадно прислушивался к словам матери. Она продолжала.

— Да будешь ты благословен, сын мой! Ты достиг предначертанного тебе Господом. Ты властвуешь, и великолепен твой новый храм! Как роскошна твоя горностаевая мантия, о царь! Как мягко это ложе! Склони голову перед твоей крепостной, жестокий властитель! Ты не дал ей камня с твоего поля, вместо подарка, теперь же она покоится под сенью короны сына своего — мать царя.

— Подумай о Небе и вечной жизни несчастная! — сказал ей Ротгер.

Она наморщила желтую кожу на лбу и презрительно возразила:

— Молчи ты, чьи уста изрекают одно поношение! Кто сказал тебе, что я умираю? Нет, я хочу жить и буду долго еще жить потому что сын мой любит меня. Ян, не правда ли, ты любишь меня? Ты никогда не переставал меня любить?

Эти раздирающие сердце слова заставили Яна опуститься на колени; крупные капли слез выступили у него на ресницах.

— Осанна в вышних королю! — воскликнула умирающая. — Я родила его для того, чтобы он уничтожил зло на земле! Чтите Господа на небесах и наместника Его на земле.

Она снова впала в прежнее забытье. Видя это Ян наклонился к ее уху и воскликнул с отчаянием:

— Если вы в самом деле пророчица, мать, дайте мне знак! Скажите, что я должен делать?

С тяжелым усилием она приподнялась и ответила:

— Они придут за тобой… возьмут тебя… следуй за ними и судьба твоя исполнится… Золотой трон ждет тебя… Христос увенчает тебя… Поцелуй меня, владыка мира!

И она уснула навеки в то время, как холодный поцелуй сына коснулся ее щеки. Он закрыл ей глаза и встал с земли.