Лоренс Шуновер - Крест королевы. Изабелла I

Во время последующего празднования Фердинанд был в превосходном настроении: он выпил не один стакан вина, громко аплодировал танцорам и игриво ущипнул Беатрис де Бобадилла, когда та однажды очутилась с ним рядом. Она постаралась, танцуя, быстро отдалиться от него.

— Гордячка! — пробормотал король.

Но зелёные глаза Изабеллы пристально следили за ним, поэтому он оставил свой стакан и, придав лицу серьёзное выражение, заговорил с папским легатом об итальянских делах.

— Мне кажется, что тебе лучше присесть рядом со мной, сеньора маркиза, — сказала Изабелла, когда музыка смолкла.

Беатрис осторожно села. Пальцы у Фердинанда были очень сильные.

— Ты не могла бы прийти ко мне ночью, одна? Я хотела бы поговорить с тобой.

— Ваше величество! Я ничего не смогла сделать. Я уверена, что это была случайность. Я просто налетела на него. Такое с каждым может случиться.

— Тс-с, — прошептала королева, улыбаясь. — Это пустяки. — А потом, уж лучше ты, чем кто-нибудь другой. Потому что тебя, Беатрис, я знаю и люблю. — Затем произнесла изменившимся тоном: — Я хочу поговорить о другом, о том, что я случайно услышала сегодня на улице...

Во время процессии, двигавшейся к собору, Изабелла случайно услышала разговор двух подвыпивших придворных.

— И зачем ему нужно было связываться с этой арагонской шлюхой, когда он может получить законного принца здесь, в Кастилии? — спрашивал один.

Другой, которого вино настроило на философский лад, отозвался:

— Он образумится, да, он обязательно образумится, Его здорово разочаровала та арагонская шлюха. Святая Дева! Попридержи язык! — Он принялся громко кричать: — Да здравствует королева! Да здравствует принц! Да здравствует король!

Ночью Изабелла спросила:

— Беатрис, что известно всем окружающим и чего я не знаю?

— Я не понимаю, ваше величество.

— Пожалуйста, Беатрис!.. Мы так давно знаем друг друга.

— Я в самом деле не понимаю.

Изабелла не заплакала, но глаза её подозрительно заблестели.

— Кто эта арагонская шлюха, которая так разочаровала моего мужа? — Эти слова, слетевшие с губ Изабеллы, всегда отличавшейся подчёркнутой изысканностью языка, потрясли Беатрис как удар грома.

— Ваше величество, мне запретили говорить о короле.

Слёзы хлынули из глаз Изабеллы помимо её воли.

— Последние пьяницы на улицах все знают, только жене ничего не известно. Я умоляю тебя рассказать мне обо всём!

Беатрис опустилась на колени у кресла Изабеллы, обняла её и тоже заплакала.

— Он не может сопротивляться. Все мужчины таковы. Короли даже хуже других. Но он больше с ней не встречается. Говорят, что он отправил её в монастырь. И был с ней едва лишь неделю. Милая моя подруга, как мне жаль, что ты об этом узнала! Она, кажется, была то ли няней, то ли гувернанткой, в общем, она никто...

— Теперь мне всё ясно, — сказала Изабелла. Её голос был таким низким, что Беатрис едва могла слышать. — Он признал ребёнка?

— Да.

— Публично?

— Да.

— В нём очень сильно развито чувство чести, Беатрис. Требуется много мужества, чтобы так поступить.

— Да.

Изабелла помедлила:

— Ребёнок... Это мальчик?

— Девочка.

— А!

Она раздувала пепел в поисках уголька надежды. Существовала маленькая искорка, потому что она смогла подарить ему принца.

— Как зовут ребёнка?

— Джоанна.

— Джоанна — имя его матери. Фердинанд очень привязан к своей семье.

— Да.

— Сколько лет этой девочке?

— Два года, я думаю.

Изабелла вспоминала. Должно быть, это случилось тогда, когда Фердинанд обиделся на неё за то, что она короновалась в одиночку. Больше она не сказала ничего — говорить было нечего. Изабелла прижалась головой к плечу Беатрис. Обтянутое бархатом плечо было тёплое и родное.

— Принести тебе стакан молока? — спросила Беатрис.

— А не могла бы ты найти мне рюмку коньяка, и лучше побольше размером. Постарайся, чтобы горничные тебя не заметили.

Беатрис выбежала из комнаты. Дрожащей рукой она наполнила большую рюмку коньяком из одного из венецианских сосудов Кабреры. Маркиз Мойа заворочался в постели.

— Что, ради всех святых, ты делаешь?

— Спи, — отрезала она...

Изабелла больше не касалась этого вопроса в разговорах с Беатрис и ни слова не упоминала о нём при общении с Фердинандом. Но она не могла полностью скрыть горечь, боль и, странным образом, чувство позора, личного позора.

— Что ты делала с моим коньяком посреди ночи? — на следующий день спросил Кабрера у жены.

— Королеве захотелось немного коньяка, — объяснила Беатрис.

— Изабелле? Захотелось коньяка?

— Она узнала о втором незаконнорождённом ребёнке короля.

— Кто же был настолько жесток, что сообщил ей об этом?

— Будь уверен, что не я. Она случайно услышала об этом на улице.

— Как печально. Хотя... — Он пожал плечами. — Она должна была бы узнать об этом рано или поздно, после публичного объявления в Арагоне.

— Фердинанд — животное.

— Такие поступки в лучших королевских традициях. По крайней мере он признает своё отцовство.

— Изабелла сказала, что это проявление мужества с его стороны. Но, по-моему, это она — мужественный человек. Я очень рада, что не я его жена.

Кабрера задумчиво потёр подбородок.

— Да, ей, должно быть, нелегко.

Хотя Изабелла ничего не сказала Фердинанду, он почувствовал в ней перемену. Он шутил, но она не смеялась. Он злился — она не спрашивала почему. Он осыпал её знаками внимания — любовника и монарха — Изабелла вела себя покорно, и в то же время была до странности отдалённой.

— Изабелла?

— Да?

— Скажи, что с тобой происходит?

Она взглянула на мужа. Ей было больно видеть, как он замигал и опустил глаза. Всегда больно видеть, как твой идол падает с пьедестала.

— Я чувствую, что ты узнала о Джоанне, — с трудом произнёс он. — Я не мог посмотреть тебе в глаза после того, как признал её, и оставался вдалеке от тебя так долго, как только мог.

— Трудно было вынести то, — тихо сказала Изабелла, — что Джоанна родилась, когда мы были уже женаты. Твой первый незаконнорождённый сын появился, когда ты ещё не знал меня.

Фердинанд защищался. Если бы он так сильно не любил её, сказал он, то разве опасался бы разоблачения по поводу ребёнка? Разве короли не демонстрируют открыто свою неверность перед жёнами повсюду в Европе? Разве они не провозглашают национальными праздниками дни, когда рождаются их незаконные отпрыски наравне с законными наследниками? Он не совершил такого бессердечного поступка, потому что любит свою жену.

Слова Фердинанда звучали искренне. Его красивое лицо было бледным и взволнованным. То, что он сказал о других королях, было известно всем, это относилось и к старым и некрасивым монархам. Насколько же сильнее должно было быть искушение для молодого и красивого Фердинанда!