Виталий Елисеев - 1941–1945. Священная война

В душе она считала, что его уже нет в живых, но эти самые страшные мысли гнала прочь от себя. Не могла поверить, что муж погиб. Заставляла себя верить, что он жив и не может написать письмо, потому что идут бои. Не до этого ему сейчас.

Последняя ее надежда узнать что-нибудь о нем, была известная в Загорске гадалка.

Мама собрала самые дорогие вещички: колечки, серьги, какие-то драгоценности и пошла к ней.

– Жив, вижу его, жив. Скоро жди письмо, – обнадежила гадалка, складывая карты.

И мама, окрыленная, придя домой, рассказала обо всем.

Гадалка не ошиблась.

В конце августа пришло первое письмо. В нем папа сообщал, что жив и здоров, бьет фашистов. О причине, почему долго не писал, в письме не было ни слова. Его интересовало, как мы живем и просил подробно написать ему об этом.

Что и как писать в письмах с фронта, определяла военная цензура, штамп которой после просмотра ставился на письме.

К концу июля 1941 года немецкие войска подошли к Загорску.

Жаркие бои шли на подступах в 10—15 километрах за деревней Деулино. В городе были слышны разрывы артиллерийских снарядов. В Троице-Сергиевой лавре развернули прифронтовой госпиталь, в который раненых привозили прямо с передовой.

Никто не мог сказать, удержится ли фронт и как долго? Но 1-го сентября к школам потянулись ученики.

Начальная школа, в которой предстояло учиться, размещалась в бывшей домовой школе и богадельне при церкви Михаила Архангела.

В первый день шел в школу с ребятами из соседних домов. В стареньком портфельчике два учебника, школьная тетрадь, перьевая ручка, чернильница «непроливайка» с чернилами.

По дороге в школу волновался, переживал, испытывая страх перед неизвестностью первого школьного дня.

Война делала людей взрослее, старше. «Искушенный» в таких делах второклассник Валя Калабухов, делился впечатлениями о своем первом школьном дне, когда он впервые переступил порог школы.

– В прошлом году первого сентября на школьном дворе была торжественная линейка. После поздравления директора Ольги Васильевны, первоклашек, – с пренебрежением старшего отозвался о них Валентин, – старшеклассники из четвертого провели в класс. Ты сам все сегодня увидишь.

«Все» оказалось совсем не таким, каким расписал Валентин.

На школьном дворе тишина. Ни единой души. Только у дверей школы стояла немолодая в очках, сухощавая, невысокого роста женщина. Всех, кто подходил к школе, она сразу же отправляла в классы. Предосторожности, чтобы не попасть под бомбы немецких «рам». Они довольно часто летали над городом на высоте нескольких десятков, метров выискивая цели. Школьный двор с детьми был бы неплохой целью.

– Директор школы, Ольга Васильевна, – прошептал Валентин и добавил. – Строгая.

Увидев нас, подозвала к себе.

– Как фамилия? – спросила меня.

Я ответил.

– Не стойте во дворе! Быстро, быстро расходитесь по своим классам! – торопила она, подкрепив сказанное красноречивым жестом. – Валя, проведи своего товарища в класс в церковь.

Перед директором Валентину хотелось выглядеть более взрослым, чем он был на самом деле. Взяв меня за руку, повел внутрь школы. Там уже было многолюдно.

– Твой класс, – подвел он меня к приоткрытой двери, – а я пошел к себе.

Робко заглянул в дверь. В классе уже было несколько человек.

– Проходи, бояться не надо, здесь не кусаются, – проговорила молодая женина, сидевшая за столом и приветливо улыбнулась. – Как твоя фамилия?

– Елисеев, – еле слышно ответил я. Громче не хватило духа.

Учительница оказалась совсем непохожей на суровую, сухую, неулыбчивую, строго глядевшую сквозь толстые стекла очков, какой ее нарисовало мое воображение.

Она вышла из-за стола, взяла меня за плечи и повернула к окну.

Наша учительница была молодой, интересной, высокой, как мне тогда показалось, потому что сами мы были маленькие.

– Садись вот за ту парту возле окна, за которой уже сидит мальчик.

Впереди сидели знакомые девочки Валя Чувырина и Тоня Давыдова. Входили новые, робко оглядывались и рассаживались по партам. Все мы были с ближайших улиц и знали друг друга.

Помещение класса, в котором предстояло учиться, был на месте церковной паперти и алтаря. Большой, полукруглый, мрачный. Три окна, пробитые с одной стороны в толстой стене, напоминали бойницы и пропускали мало света. Рассадив всех по партам, учительница сказала, зовут ее Анна Фоминична. Учить она будет нас четыре года, отвечать мы должны стоя, садиться по ее разрешению.

– Такой порядок во всех школах, – пояснила она.

Десятки глаз не отрываясь, смотрели на нее. С трепетом, волнением ожидали чего-то нового, необычного.

В опустевшем коридоре раздались гулкие шаги. Вслед за ними первый в жизни перезвон колокольчика, извещавшего о начале занятий и перемене в нашей жизни. Исполнилась мечта. Мы стали школьниками.

– Моя мама звонит, – тихо прошептал мой сосед, пригнувшись ко мне.

Колокольчик смолк и наступила тишина. Только были глухо слышны удаляющиеся шаги. Анна Фоминична встала и вышла из-за стола.

– Сейчас я проведу опрос о ваших родителях, братьях, сестрах, где они, на фронте, в тылу, – проговорила Анна Фоминична.

Когда дошла очередь до меня, я назвал имя, фамилию. Папа на фронте. Мама, я и младший брат живем у бабушки.

– Садись, – разрешила Анна Фоминична.

Следующим был мой сосед по парте. Бойкий такой. Он быстро встал и выпалил единым махом.

– Мошкаров Шурик! – бодро назвал он себя.

– Не Шурик, а Александр или Саша, – поправила учительница.

– Папа на фронте, а мама работает в школе техничкой, – затараторил он. – Живем в школе.

– Садись, Мошкаров, – разрешила Анна Фоминична.

За Мошкаровым поднимались Часовикова, Романов, Чувырина. В классе было около сорока человек.

Первый школьный день не стал для нас ярким, запоминающимся.

Урок еще не закончился, а снаружи за окнами громко и протяжно загудела сирена «Воздушной тревоги». Ее тут же подхватили стоявшие на железнодорожной станции паровозы, заводские гудки. И это продолжалось несколько минут. В коридоре громко захлопали двери, затопали десятки ног.

– Быстро собираемся и выходим во двор! – торопила нас Анна Фоминична, широко распахнув дверь. – Быстро! Быстро! Не задерживайтесь, – и подталкивала к двери.

На школьном дворе уже дежурила директор.

– Занятия окончены! Не задерживаясь нигде, расходитесь по домам по одиночке вдоль заборов ближе к ним. Так труднее обнаружить с самолета. Каждый раз самостоятельно, без моего предупреждения, будем расходиться по сигналу «Воздушная тревога». Все! Быстро расходимся!

При школе не было ни бомбоубежища, ни отрытой в земле щели, в которой можно было бы укрыться во время налета самолетов. В считанные секунды школьный двор опустел.