Виталий Елисеев - 1941–1945. Священная война

Всё вокруг выглядело мрачно, несмотря на яркое солнце на безоблачном небе. Пропали голуби, которые стаями собирали крошки с земли, не стало слышно громких криков ворон. И они куда-то улетели.

Вначале августа железнодорожное движение от Александрова до Москвы было остановлено. Войска выгружались в Александрове. Дальше шли по Ярославскому шоссе через Загорск на Москву отстоять столицу.

Несколько дней подряд по нашей Комсомольской улице непрерывающимся потоком двигались войска.

Погода по-летнему жаркая. Ни спасительного ветерка, ни тучки на небе. Только Солнце над головой.

Уставшие, измученные длинным переходом, в мокрых от пота с разводами соли гимнастерках, серыми от пыли лицами, шла пехота. За спинами вещевые мешки, скатки, противогазы. Не у всех винтовки. Пулеметчики несли на себе разобранные станковые пулеметы. Многие шли в брезентовых ботинках зеленого цвета на толстой деревянной подошве. Топот одновременно сотен деревянных подошв гулко отдавался на булыжной мостовой.

Тяжелые орудия везли машины, тракторы.

Легкие противотанковые орудия тащили за собой упряжки из двух лошадей. На орудиях сидела артиллерийская прислуга, на снарядном ящике возница и командир.

Уставшие, выбивавшиеся из сил лошади, роняя на землю пену, из последних сил тащили за собой противотанковые орудия.

Напротив Лавры был крутой спуск и такой же подъем. На спуске артиллерийская прислуга бралась за постромки и упираясь ногами, удерживала пушку и снарядный ящик, чтобы они не раздавили лошадей, а вверх тащили вместе с ними.

Вперемежку с людьми, лошадьми, повозками, грузовыми машинами, в общем потоке, скрежеща гусеницами, медленно двигались танки. Поднятая гусеницами и тысячами ног столбом пыль, смешиваясь с клубами черного дыма от танков, густым серым облаком, плотным как туман, накрыла дорогу. В открытых люках были видны серые от копоти и пыли лица механиков-водителей.

Целыми днями, пока шли войска, Валя Калабухов, Борис Зикеев, Витя Раушка и я «дежурили» у почтового ящика на заборе Коптелиных, махали руками, провожая бойцов на фронт.

Когда над проходящей мимо колонной взметнулась вверх чья-то рука с зажатым треугольником и махала им над головой, мы, перепрыгивая через придорожную канаву, бежали наперегонки за письмом.

– Опусти в ящик! – и бумажный треугольник переходил из рук в руки по рядам.

С крепко зажатым в руке письмом, как самым дорогим, бегом возвращались к почтовому ящику и, встав на цыпочки, опускали его в прорезь. В ответ красноармейцы махали нам руками. Мы были счастливы, что чем-то смогли кому-то помочь.

Войска идут, идут днём и ночью нескончаемым потоком. Кажется, им не будет конца.

А навстречу им на восток такой же нескончаемой вереницей бредут беженцы: старики, женщины, дети. Война выплеснула на дороги огромные массы людей, людское горе. Голодные, худые, грязные, оборванные с котомками за плечами. Женщины, дети постарше, несут на руках маленьких, ведут за руку, кто мог идти самостоятельно. На тележках, тачках везут инвалидов, пожитки, нехитрый скарб.

Ехали на телегах, запряженных коровами. Их были единицы. Врезался в память тяжело больной старик с землистым цветом лица, лежащий на подводе. Глаза закрыты. Несмотря на летний зной, накрыт он был теплым одеялом.

Осознавал ли он, что не суждено ему вернуться на родину. Вечное пристанище он найдет на чужбине. Тяжело воспоминать об этом.

Враг приблизился к Загорску. Это чувствовалось по всему. На железной дороге сняли медные контактные провода. В домах отключили электричество. Дедушка стал шить при свете керосиновой лампы, пока был керосин. Позже для освещения стали использовать свечи, а потом и лучину. По карточкам из продовольствия выдавали с перебоями только черный хлеб, перемешанный с опилками.

Частыми гостями стали самолеты с крестами на крыльях. Летали низко, разбрасывали листовки, небольшие по размеру, отпечатанные на зеленой бумаге. Мы собирали их, не вникая в смысл. Интереснее было собрать и разбросать на улице возле домов. Не всегда это удавалось. Появлялись в штатском, отбирали листовки, складывали в мешок и уносили.

По ночам на город обрушивался гул десятков вражеских бомбардировщиков, летевших по направлению к Александрову. Примерно через час, отбомбившись, возвращались обратно. Безраздельные хозяева неба.

К осени Загорск стал прифронтовым городом. Передний край проходил по каналу в районе Яхромы. Со стороны Дмитрова, не прекращавшаяся ни днем, ни ночью, доносилась артиллерийская канонада. Враг рвался окружить Москву с севера и взять ее в кольцо. В Лавре был развернут полевой госпиталь. В него везли раненых прямо с передовой.

Город готовился к сдаче. На Восток в глубь страны эвакуировались заводы, фабрики вместе с людьми.

Все, что оставалось, продолжало работать для фронта, для Победы. Несмотря на угрожающую обстановку, в городе продолжал работать кинотеатр, постоянно переполненный, большей частью раненых из госпиталя в Лавре.

Августовским днем Борис Зикеев, Виктор Рау, Костя Овчинников и я играли возле пруда на огороде Коптелиных. Громко с переливами завыла сирена «Воздушной тревоги». Ей ответили гудками паровозы на станции, заводы.

Сколько за это время «Воздушных тревог» прогудело! Мы уже привыкли не реагировать на них и продолжали играть.

Прервал игру усиливавшийся шум и две точки над куполами Троице-Сергиевой Лавры. Они быстро росли, увеличиваясь в размерах. Это были самолеты «Фоке-Вульф-109» с черными крестами на фюзеляжах и крыльях. Мы стояли высоко задрав головы, наблюдая за ними. Пролетев недалеко от нас, едва не касаясь верхушек тополей, росших на огороде, они развернулись за Вифанским монастырем и повернули в обратную сторону. Летели по-прежнему медленно едва не касаясь верхушек тополей. Над огородом Коптелиных сделали небольшой крен в нашу сторону. От нас, где мы стояли задрав головы, до ближнего самолета было метров 30—40. За штурвалом лётчик был виден крупно, отчетливо с резко очерченным волевым лицом лет 45, в черной кожаная куртке, такого же цвета шлеме с поднятыми вверх очками.

– Бах! Бах! – громко, на сколько позволяли голосовые связки, строчил по летчику Зикеев, вытянув руку с указательным пальцем.

Костя натянул на всю длину, на которую был способен, предполагаемую рогатку.

– Жаль, нет рогатки! – громко крикнул он, стараясь перекричать шум моторов. – Сейчас бы этого гада и сбил!

Витя и я грозили ему кулаками.

Летчик видел нас. Он осклабил зубы, мельком бросив взгляд на нас, не отрывая рук от штурвала.

С самолета стали пачками выбрасывать маленькие листочки – листовки на зеленой бумаге. Подхваченные потоком воздуха от винта, они не сразу падали на землю, а долго кружились в воздухе, как будто играли друг с другом. Наигравшись, обессиленные падали на землю.