Реза Амир-Хани - Её Я

Али еще больше запутался и сказал сам себе: «Если бы я был взрослым и имел сильные мышцы, я мог бы наравне с Масудом и Махмудом крутить колодезный ворот или нагружать носилки и мулов, чтобы вытаскивать отсюда глину, но вот сидеть на месте этого Абдель-Фазула я точно не смог бы!» И он, таща за руку Мешхеди Рахмана, вышел из галереи наружу. И зажмурил глаза от дневного света, не сразу привык к нему. Вон колодец, вон арык, вон двое рабочих-курдов трудятся без остановки, как маятник или как механизм часов. Вон, вдалеке, здание конторы и караван-сарай. Мешхеди Рахман молвил, похлопав Али по плечу:

– Вот, правильно! Насмотрелся, молодой хозяин? Везде тут уши Абдель-Фазула. Из тьмы мы вышли на свет. И теперь ты открыл глаза и видишь, что происходит на фабрике «Райская». Но ты еще всего не видел, пойдем-ка посмотрим, как кирпичи формуют.

И вот они пошли следом за одним из мулов, которого внизу, в штольне, нагрузили глиной для кирпичей. Мулы сами знали дорогу и, без погонщика выйдя из штольни, плелись затем вдоль арыка к формовщикам. Сегодня работало всего три-четыре бригады, ведь начиналась осень, солнце слабело, и вообще близилось время, когда сушку кирпичей на воздухе прекратят. Сухую кирпичную глину с мулов сваливали возле арыка, в середине кучи делали углубление и заливали в него воду. Сначала дробили комья и размешивали лопатами, потом парнишки возраста Али забирались в эту мокрую глину и начинали месить ее ногами. Работали они по многу часов, пока глина хорошенько не размягчится, потом другие рабочие доставляли готовый раствор на формовку – носилками или тачками. Их так и называли – тачечники. Формовщики набивали этой массой двусторонние формы, срезая сверху лишнее проволокой, и выставляли кирпич для сушки на солнце. Затем высохшие заготовки штабелями укладывали на складе для обжига в зимнее, бессолнечное время. Этим делом занимались так называемые обжигальщики или горновые. Печь работала, не затухая, по нескольку дней, и задачей тех, кто трудился возле нее, было, помимо прочего, переворачивать обжигаемые кирпичи. После обжига кирпич еще остывал тридцать-сорок дней. Обо всем этом и поведал Али Мешхеди Рахман… Сильно пыхтя своей трубкой, он говорил, поглядывая на Али и поглаживая свою бороду:

– Вот так же точно и твоему отцу я показывал фабрику. Все ходы и закоулки работы нашей… Да хранит его Аллах… Когда же он вернется? К началу осени обычно уж возвращается… В те годы ему было столько, сколько тебе сейчас, юный хозяин… А те курды, которые колодезь крутят, они тогда глину ногами месили. Вон как те парнишки…

Али присмотрелся к двум мальчишкам, своим ровесникам. Широкие штаны их были закатаны, открывая ноги, они прыгали в такт и весело распевали:

– Глинатур, глинатур. Глинатур, глинатур.

Али не понимал этих слов, но подходить ближе не хотелось, наоборот, он подальше отступил, чтобы глиняные брызги одежду не запачкали. А мальчишки друг другу на него указывали и о чем-то негромко перемолвились, раза три-четыре даже засмеялись. О чем они говорили, непонятно было, но ничего обидного Али не почувствовал. Он даже сам рассмеялся. И парнишки от смеха Али еще сильнее засмеялись, и вот уже довольно много народу собралось вокруг глиняной кучи, и все стояли и посмеивались. Смех Мешхеди Рахмана напоминал кальянное бульканье. Не прекращая смеяться, он указал на одного дюжего работника:

– Вот, правильно, Немат! Ни жара тебя, ни холод не берут? Подойди-ка сюда, богатырь! Возьми лопату, да для молодого хозяина…

Потом, повернувшись к Али, рассказал:

– Это Немат, наездник быков. Однажды в Верамине бык взбесился. А Немат сидит в кофейне и видит, что народ удирает сломя голову. Бык одичавший, взбесившийся, рогами и копытами все крушит. Но посмотрите-ка на Немата, он спокойно допивает чай, встает, разбегается и запрыгивает быку на спину. Берет его за рога двумя руками и своей тяжестью так его давит, что бык как ни рыпался, а в конце концов упал на землю. Вот с тех пор и называют его – Немат, наездник быков. Очень экономно!

Али завороженно смотрел на этого человека. Шея его была как бревно, высокий корпус казался квадратным, усики – короткие, а вот глаза совсем не соответствовали лицу. Это были глаза четырнадцатилетнего невинного и слабенького мальчика, будто случайно вставленные в грубое небритое лицо. Немат подошел к Али и сказал хриплым голосом:

– Ваш покорный слуга, хозяин! Не хотите ли этой лопатой попробовать грузить глину на носилки?

Али со страхом взял из его рук совковую лопату, изо всех сил сжал черенок. Сунул лопату в густой и липкий глиняный раствор. Тяжело, не поднять. Вытащил лопату и захватил поменьше раствора. Мальчишки негромко засмеялись. Али и самого разобрал смех. «Непонятно, зачем этого хочет Немат. Может, чтобы унизить меня? Но тут смысла нет. Ясно, что он меня сильнее». В конце концов Али, стараясь не опрокинуть лопату и не вывалить из нее глину, бросил немного в носилки. Немат воскликнул:

– Отлично, хозяин! Дай мне теперь и смотри хорошенько. Ты двумя руками, а я вот одной!

И Немат схватил самый конец черенка четырьмя пальцами правой руки. Не используя вторую руку даже в качестве противовеса, всадил лопату в глину, наполнив ее до предела, – все это одной рукой. Рука дрожала от тяжести. Потом он чуточку приподнял лопату на воздух и так держал ее, все одной рукой. И Али видел, как на его напряженной руке вены вздулись, словно ветви дерева, – Али подумал, что такая вена толще бедра Карима. Правая рука Немата составляла одну линию с черенком лопаты, и все стояли в изумлении от этой силы. Наконец Мешхеди Рахман заговорил:

– Вот молодец, Немат! Смотри же, юный хозяин! Разве не заслужила эта рука молитву?

Прежде чем Али ответил что-то, все ребята – месильщики глины и остальные рабочие – громко произнесли молитву, салят. Немат одной рукой с силой вывалил содержимое лопаты в носилки. Али стоял в изумлении, а Мешхеди Рахман снова поднял голову к небу:

– Ну, понял ты теперь, юный хозяин, что происходит на фабрике «Райская»?

Али кивнул. Вроде бы он понял. Ни с кем он не заговаривал, и все спокойно начали расходиться по рабочим местам. Али подошел к кирпичам, сохнувшим на солнце и уложенным по два вместе. Сколько хватало глаз, кирпичами была уставлена вся ровная поверхность земли. Чем дальше, тем сильнее кирпичи сливались с землей, бесцветные, светлые. А те, которые только что вынули из формы, имели густой кофейный цвет. Как тот шоколад, который папа обещал опять привезти из Баку. Нани говорила об этом шоколаде: «Вай, у неверных даже грязь сладкая!»

Недавно вынутые из форм кирпичи были темно-кофейного цвета, потому что солнце еще не высушило их. А вдали рабочие перетаскивали в склад вчерашние, уже подсохшие кирпичи и укладывали их штабелями. Али смотрел по сторонам: все кругом работало, как часы. Крутился ворот колодца, и вода выливалась в арык. Сухая глина вывозилась на мулах из штолен и сваливалась в кучи. В кучах ее месили, потом набивали в формы. Формы опрокидывали на землю, и кирпичам давали подсохнуть. Потом они складировались, а кирпичи из ранних партий со склада попадали в печи. Печи топили соломой и хворостом. А сверху на это топливо еще сыпали уголь. Заготовки обжигались и становились настоящими кирпичами – красными, бурыми, белыми, как куриное перо… Али взрослел.