Реза Амир-Хани - Её Я

И Муса-мясник одним ударом кулака в челюсть свалил Дарьяни на землю…

…Схватив Али за руку, Муса-мясник потащил его прочь. Толпа возбужденного народа осталась позади, а Дарьяни через некоторое время пришел в себя и, взяв совок и веник, стал собирать осколки стекол…

Но это было позже, а пока Муса-мясник тащил Али за собой по улице, и вот они завернули в лавку мороженщика Акбара Машди. Вокруг единственного стола в лавке сидели несколько подростков и курили одну сигарету, передавая ее по кругу. Еще орешки в блюдцах лежали перед ними, впрочем, орешки были почти все съедены. В этот осенний холод никто из них мороженого не взял, хотя вообще-то Акбар Машди славился тем, что даже в разгар зимы торговал мороженым.

Увидев Мусу, да еще в таком возбуждении, подростки почтительно поздоровались с ним и быстренько ретировались. Дело было не только в страхе, но и в уважении к нему. Многие подростки хотели быть такими, как Муса, – грозой квартала, законодателем стиля чуть криминальной окраски …

Карим между тем, хотя и не терпелось ему узнать, что происходит у Дарьяни, приблизиться к лавке не решался, а прятался в одном из переулков. И вдруг заметил входящих к мороженщику Мусу и Али и побежал за ними. Муса, увидев его, сделал заказ:

– Акбар-ага! Три порции нам сделай мороженого с шафраном!

– В такой холод, господин Муса? Шутить изволите?

– Да нет, не шучу, нам охладиться надо.

И они уселись втроем за стол. Муса задумался, а Карим воспользовался паузой:

– Господин Муса-мясник! Если не трудно, к одной порции пусть подаст палуде [67]. И сиропу побольше…

Муса совсем запутался. Ему захотелось отвесить Кариму оплеуху, и он воскликнул:

– Вот заморыш-то, вонючка! Другого имени не заслужил. Столько жрешь, что растолстеть давно пора бы, прости Аллах…

Муса-мясник только тогда начинал как следует соображать, когда кого-нибудь ругал. Сами слова его на мысль наводили, а в этой ситуации осмыслить нужно было много чего…

– Али! Али-ага… Я не из породы проповедников… Наоборот, мне бы самому проповедника послушать… Конечно, я к минбару и близко не подхожу, но вы-то ведь – культурный юноша… То, что вы сделали, это не было… хорошим делом… – Муса задумался и попробовал поставить себя на место Али. – Не было хорошим делом, но и не было плохим делом… Женщины здесь, опять же, замешаны, а значит… В общем, ты молодец, конечно… Смело поступил… Мне понравилось даже… А все-таки…

Муса взглянул на Карима, который так уписывал мороженое, что весь подбородок и щеки были в сиропе.

– Ну, вонючка… Притормози! Как не стыдно жрать-то так… Хотя постой, а ты-то где был, когда Дарьяни и Али сцепились?

Карим, дергая ртом, набитым ледяной массой мороженого, ответил нечленораздельно:

– Аллах… Я ведь… Аллах… На рынке ждал…

В этот момент раздался звучный голос:

– Господин Карим! Ты сначала доешь, потом говори.

Все повернулись к дверям: это был Моджтаба, только что вошедший в лавку. Он уселся рядышком с другими…

– Я шел за покупками для дома. Увидев толпу, подошел и начал расспрашивать о том, что произошло. Картина для меня ясна.

Муса, раскрыв рот, уставился на Моджтабу, дивясь его правильной, книжной речи. Потом заговорил сам:

– Это… Того… Вашими устами да мед пить… А что кушать будете? Мороженое, мороженое с шафраном, палуде, орешки…

Сейид Моджтаба приложил руку к груди:

– Благодарю, господин Муса. Но я сыт и ничего есть не буду, спасибо! Извините меня за назойливость, но я хотел бы кое-что сказать Али… Может, вы сочтете это вмешательством в чужое дело, но мы дружим, а дружба предполагает вмешательство. Дорогой Али! В том инциденте Дарьяни не был соучастником: Эззати, не спросив у него, ждал в засаде в его лавке.

Мясник уточнил:

– В лавке Дарьяни…

– Полицейский вошел в лавку, – продолжал Моджтаба, – чтобы что-то там получить или выпить, кстати, бесплатно. Потом все и произошло.

– Не важно! – тут же сказал Муса-мясник. – Нет разницы! Ведь он ко мне в лавку не зашел, а именно в ту зашел! А мог бы ведь и у меня ждать… – И он начал передразнивать Эззати: – «Факт тот, что мама у меня заболела, не встает совсем, бульончику ей надо или мясца, филе не могли бы взвесить мне…»

Карим тихонько сказал мороженщику:

– Акбар Машди! Будь так добр… Дай еще палуде… И сиропу побольше налей…

Моджтаба хотел продолжать свои рассуждения, когда Муса-мясник вдруг увидел в руках Карима новое блюдце с палуде.

– Да хоть чуть-чуть сдерживай себя, парень! У тебя живот как барабан уже… Так, господин Моджтаба… Вы говорили о Дарьяни…

Улыбнувшись, тот продолжил:

– Да, я говорил, что он не был соучастником. Это простой, бесхитростный бакалейщик. Все его мысли – только о прибыльной торговле. А в этом деле ниточки далеко вверх тянутся…

Муса кивнул и опять уставился на Моджтабу завороженно. Глаза его выпучились, вылезали из орбит, словно он какое-то чудо перед собой видел.

– Сейид Моджтаба, значит? Правильно я имя твое произнес?

Моджтаба кивнул. а Муса-мясник притянул его к себе и поцеловал в лоб:

– О, Аллах! Ты знаешь столько, сколько иной старик не знает, и говоришь так разумно… Ниточки далеко вверх тянутся… Далеко вверх тянутся… О, Аллах! О, Аллах! Как же ты все так понимаешь? Вот слушай, Али! Значит, Дарьяни соучастником не был… А я его одним ударом на землю сбил… Ниточки вверх тянутся! То есть наказывать надо не Дарьяни, а Эззати! Правильно я сказал, сейид?

– Ну, я этого не имел в виду…

– Тсс! Ты именно это и имел в виду… Именно, именно…

Моджтаба состроил недовольную гримасу, но либо не знал, что ответить, либо не захотел отвечать. Потом он улыбнулся и встал:

– Извините, если помешал… У меня мать одна дома, ждет, пока я из магазина вернусь… С вашего разрешения, откланиваюсь…

– Ничего не съели вы…

– Мою долю съел господин Карим…

Муса-мясник, посмотрев на Карима, проворчал:

– А он все «чавк» да «чавк», как верблюд…

Потом Муса посмотрел в вазочку Али и увидел, что тот к мороженому вообще не прикоснулся. И мороженое в его вазочке-пиале совсем растаяло…

– Удивительный друг у тебя, Али-ага! – сказал Муса. – Он большим человеком будет… Знай ему цену. То, что надо было сказать, он сказал.

Али ничего не отвечал, лишь кивал рассеянно. Муса продолжал:

– Я с образованными-то людьми до сих пор и не говорил почти, за исключением вас, Фаттахов… Ведь я что? С детства – всё с простым народом, образования никакого нет у меня… Но этот парень, друг твой, понравился мне. А кроме всего прочего, я вам, как семье, очень обязан. Очень обязан… И я доведу до конца это дело… Завтра вечером… На базаре… Вы сами ничего не делайте, Али-ага! Я поговорю с Мешхеди Рахманом – он ведь друг мне… Скажу ему, чтобы работников с фабрики прислал, да поздоровее… Завтра свадьба у Эззати будет! Прямо на базаре…