Реза Амир-Хани - Её Я

Али кивнул, Карим тоже. Он доел все и теперь облизывал пальцы.

– Господин Муса-мяс… – Карим прикусил губу. – Господин Муса! Скажи Мешхеди Рахману, чтобы прислал Немата – наездника быков, вот это силища так силища!

– Быть по сему… Но Карим-заморыш! Не дай Бог ты отцу своему проболтаешься! Тогда это дальше пойдет прямо Фаттаху в уши…

Карим кивнул, и они поднялись. Али хотел заплатить, но Муса схватил его в охапку и выставил из лавки на улицу.

– Широкая душа? Ничего не ел, а еще заплатить хочешь? Иди знай…

Али рассмеялся, и они с Каримом вернулись домой. Карим всю дорогу, прищелкивая пальцами, повторял:

– Завтра свадьба Эззати… То-то потанцуют!

Али отмалчивался… Он тоже думал о завтрашнем вечере.

Али с Каримом вернулись домой поздно. А весь этот вечер Марьям спорила с дедом, убеждая его, что она не должна больше ходить в школу. Он ни в какую не соглашался, но и она не сдавалась и наконец убедила! Дед подумал вдруг: а не пригласить ли одну из этих польских дам господина Таги? Пусть дает домашние уроки Марьям! И он решил завтра об этом поговорить с Таги в кофейне Шамшири.

Эззати за время, оставшееся до завтрашнего вечера, еще с трех женщин сорвал чадру. И говорил сам себе так: «Раз с Фаттахов срывал, то уж с вас-то…»

Эти срывания чадры были у всех на устах. Назавтра вечером в кофейне Шамшири на верхнем помосте сидел господин Таги, рядом с ним – Фахр аль-Таджар. Не зная того, что Фаттах собрался прийти поговорить с господином Таги, оба они были убеждены, что Фаттах как раз-таки здесь в ближайшие дни не появится. Поэтому Фахр аль-Таджар предложил:

– Вот что я скажу, Таги! Не считаешь ли ты, что нам нужно навестить Фаттаха?

Таги уставился на Фахр аль-Таджара с деланным непониманием:

– Знаешь, Фахри… Мне иногда кажется, в твою голову мозга вложено меньше, чем у воробья, зато болтливость у тебя воробьиная…

Фахр аль-Таджар обиделся. Что опять не так? Вместо ответа Таги указал ему вниз, на всех тех людей, что собрались в кофейне. Там были и ремесленники, и торговцы ювелирными изделиями, часами, четками, и уставшие к вечеру рабочие… Каждый входящий в кофейню снимал шапку и приветствовал сидевших на верхнем помосте, но так, словно никого конкретно на них не узнавал. Все время слышалось «салям» да «салям», этими приветами полны были уши Таги и Фахр аль-Таджара; оказывать уважение сидящим наверху считалось обязательным, но и те, кто сидел внизу, не слишком переживали, ибо верили, что и они однажды займут место на верхнем помосте.

… Фахр аль-Таджар все-таки не понимал, зачем ему указывает Таги на посетителей. Что он такого сказал? Таги пояснил:

– Во-первых, не следует перед всеми этими ушами кричать, как осел. Ведь не всем известно, что произошло с Фаттахом, и лучше для чести Фаттаха, если они этого и не будут знать. Во-вторых, представь, что Фаттах заболел расстройством мочевого пузыря, ты и тогда приперся бы к нему с визитом? Ну, придем мы и что скажем?.. Да если мы придем, мы только усугубим его обиду! Он будет знать, что нам все известно…

Фахр аль-Таджар ответил насмешливо:

– Но нам и так все известно! Пол-Тегерана об этом знает…

– Хватит, Фахри! Или я о твоей жене рассказы начну…

– …А что ты такой злой сегодня, Таги?

Тот только молча зыркнул на собеседника: состояние и впрямь было хуже некуда… В это время в кофейню вошел какой-то юноша, очень загорелый. Одет он был в длинную рубаху арабского типа и говорил с южным акцентом. Впрочем, и членораздельной нельзя было назвать его речь – так он был возбужден. Все в кофейне понемногу затихли, глядя на него.

– …Это что такое здесь? – говорил юноша, глядя на каждый из помостов, и везде, куда он смотрел, даже звуки кальянов стихали. – Это хваленый Тегеран? А где же мужчины здесь? А? Хоть один мужчина есть здесь?

Таги окликнул его:

– Попридержи язык, юноша! А то он у тебя как вентилятор! – Потом крикнул: – Эй, духанщик! Принеси ему чаю, а то у него в глотке пересохло…

Юноша поднялся наверх, к их помосту, и опустился на колени рядом.

– Наверное, вы здесь главные, да?

– Здесь главных-подчиненных нет, – ответил Таги. – Что за проблема у тебя, говори…

– …Невеста моя, вот что! Жена моя молодая! Молодожены мы – я и привез ее в Тегеран, на медовый месяц… И вдруг с нее срывают чадру… Какой-то полицейский по имени Эззати… Ну, я вступился за нее, но в итоге ее отвели в участок, да и меня туда же хотели… И я умоляю объяснить мне, что я сделал? В чем я виноват? Я с ума сейчас сойду…

Все молчали. Только слышались истерические всхлипывания юноши. Заговорил господин Таги, почти крича от гнева:

– Именем Али, я отказываюсь от него!.. Даже собака, прежде чем кость сожрать, оглянется на свою задницу: сможет ли она ее переварить? А у этой твари и собачьего разума нет!.. Во имя Али, я опозорю его!

Фахр аль-Таджар похлопал юношу по плечу:

– Не бойся, парень! Мы здесь всех насквозь знаем, решим твой вопрос… Давай выпей чаю, а то остынет…

Постепенно кофейня вновь загудела:

– Со змеями живешь – сам змеей станешь…

– Полицейский наш совсем озверел. Окончательно!..

– Страх потерял… Кто на благородное семейство Фаттахов руку поднял, тот уж приезжим спуску не даст…

– А говорят, его поощрили еще. Похвалили: мол, хороший полицейский. Закон исполняет, декриминацию не делает…

Кое-кто засмеялся. Фахр аль-Таджар с верхнего помоста громко поправил:

– Не декриминацию, а дискриминацию! Хотя у них это едино…

Господин Таги встал. Большим пальцем он отмерил один суставчик указательного пальца и сказал словно себе самому:

– Вот такой размерчик! Вот такая малость! Но тут вся честь! Во имя Али, я от него отказываюсь, я его знать не хочу!..

Дед приехал в кофейню, чтобы поговорить с господином Таги насчет домашней учительницы. Из-за боли в пояснице шофер подложил подушки ему на заднее сиденье. Но, когда «Додж» Фаттаха подъезжал к дверям кофейни, они увидели удаляющийся желтый «Воксхолл» Таги. Дед удивился: «Час не поздний еще, куда такая спешка?» Он немного подумал. Кроме Таги, у него дел в кофейне не было, с Фахр аль-Таджаром видеться не хотелось. И он велел шоферу возвращаться домой…

Когда стемнело, под круглым куполом рынка возле тележки торговца свеклой собралось несколько человек. Решетчатый фонарь торговца освещал их лица, но они как бы прятались в этом конусе неяркого света. Муса-мясник подтачивал о брусочек свой длинный нож и выглядел мрачнее тучи. Мешхеди Рахман то и дело вставал и отходил ко входу на рынок, а возвращаясь, ворчал: «Никого нет…» Рабочий-курд помогал торговцу чистить свеклу, а Карим доедал уже невесть какую порцию.