Джорджетт Хейер - Вильгельм Завоеватель

Хью де Гурней вытащил стрелу, которая застряла в толстой коже его туники.

— Благодарю вас, сеньор, — сказал он, мрачно улыбнувшись.

Вильгельм остановил своего коня посреди разбросанных по земле драгоценностей. В грязи сверкал помятый кубок, поблескивал золотым шитьём плащ, помятый и порванный копытами животных. Испорченные серебряные сосуды, украшенные драгоценностями рыцарские цепи лежали на дороге, залитые кровью убитой неподалёку лошади.

Герцог наблюдал за тем, как спасается бегством авангард французской армии, но, услышав слова де Гурнея, он повернулся и увидел стрелу.

— Вас задело? — спросил он. — Мне очень жаль, Хью, поверьте, я этого не хотел.

— Нет, всего лишь царапина. Я был слишком далеко от лучников, поэтому стрела не причинила мне особого вреда. Но, сеньор, разве ваши лучники должны стрелять по своим?

Герцог рассмеялся:

— Нет. Будьте уверены, такого больше не случится. И всё-таки разве вы не согласны с тем, что мои лучники принесли нам победу на своих стрелах?

— Если бы они целились куда надо, — сказал Гурней, осторожно ощупывая своё плечо, — то, пожалуй, можно было бы сказать, что они хорошо поработали.

— Хью, вы что же, в конце концов признали лучников? — спросил граф Роберт О, который, осторожно перешагивая через тела раненых, подошёл к Вильгельму и Хью. Он снял шлем и бросил его своему оруженосцу. — Если бы эти дурни сообразили, что надо перестать стрелять, когда мы вступили в рукопашный бой с французами, мы потеряли бы не больше дюжины людей, так мне кажется. А ты как думаешь, Вальтер?

Лорд Лонгвилль проворчал в ответ:

— Да, я видел, что в некоторых наших людей попали стрелы, но это случилось только потому, что эти бестолковые крестьяне промахивались. Если бы у нас был отряд лучников, обученных как следует... — Он поджал губы, про себя размышляя, как лучше организовать такой отряд.

Роберт выразительно посмотрел на герцога. Тот удовлетворённо улыбался.

— Так что, Вальтер, моих лучников стоит оставить? — невинным голосом спросил он.

Лорд Лонгвилль, на время прервав свои размышления, ответил:

— Оставить? О, конечно! Ведь теперь, после сегодняшнего урока, в армиях всего христианского мира появятся лучники! Неужели, сеньор, вы решите, что нам они больше не нужны только потому, что им недостаёт навыка? Нет, нет, ни в коем случае. Нам надо найти способ лучшим способом организовать их. — Он снисходительно покачал головой, глядя на своего молодого господина: — Вы должны набраться терпения, сеньор, и очень скоро перед вашими глазами предстанет совершенно другой отряд лучников, способных эффективно сражаться.

Герцог поклонился.

— Спасибо, Вальтер, — угрюмо сказал он и проехал чуть вперёд, тщательно выбирая дорогу. Наклонившись, он прошептал Роберту на ухо: — Дней через семь-восемь Вальтер и старина Хью де Гурней будут уверены, что это именно они решили использовать лучников в бою!

Вильгельм поехал дальше, чтобы посмотреть, кого захватили в плен, а граф О задержался чуть дольше и услышал, как два хороших друга, Гиффорд и Гурней, начали рассуждать о том, как лучше располагать лучников на поле битвы. Тут граф предпочёл незаметно удалиться.

Остатки королевской армии спасались бегством. Генрих потерял все: добычу, провиант, и казалось, что это небывалое поражение подействовало на его рассудок. Когда в конце концов он заговорил, то сказал всего несколько слов, приказывая ускорить отступление. Между ним и графом Анжуйским произошла перебранка. Мартелл язвительно произнёс:

— По крайней мере, это не я приказал армии так постыдно отступить. Нет, клянусь прахом Господним! Если бы я был во главе, я бы смело вступил в бой с этим выродком.

Услышав это, король рассмеялся как сумасшедший и напомнил Мартеллу о том, как тот отступал из Домфрона и из Амбре. Вот в таком мрачном расположении духа бывшие союзники продолжали свой путь. Разбитое войско добралось до границ Франции и наконец оказалось в безопасности. Так закончилась последняя попытка короля Генриха помериться силами с Нормандией.

Скоро стало понятно, что крушение его надежд сильно повлияло на его здоровье. Казалось, что он постарел за один день на десять лет и стал настолько апатичным, что вся французская знать была шокирована такой переменой. Он был вынужден просить герцога Вильгельма о мире, и, пока его советники пытались хоть как-то смягчить жёсткие и унизительные требования герцога, король сидел в стороне, укутавшись в свою мантию и уставившись в пространство отсутствующим взором. Ему зачитали условия мирного договора: он кивал так, будто решался какой-то незначительный вопрос. Только когда дошли до параграфа, в котором говорилось о возвращении Нормандии Тильерса, король высказал некоторое сожаление. Затем его губы сжались, а в поблекших глазах на мгновение вновь засверкала искорка. Но это быстро прошло. Он согласился со всеми пунктами и приказал своим советникам проследить за тем, чтобы договор был как можно скорее скреплён печатями.

В Руане герцогиня вновь лежала в объятиях Вильгельма. Он был одет в кольчугу, и железные кольца больно впивались в её кожу, но она, казалось, не замечала этого.

— Ты отвоевал Тильерс? — сгорая от нетерпения, спросила она.

— Да, я сдержал своё слово, — ответил он.

Матильда сияла от радости: глаза сверкали, щёки покрыл румянец, сердце переполнилось восторгом. Её губы жаждали ласки.

— Вильгельм, ты достоин быть отцом моих детей! — нараспев проговорила она.

Немилосердно сжав её руками, он отодвинул её от себя.

— Ты что же, женщина, думаешь, что твоя кровь смешивается с кровью простого горожанина? — спросил он.

В его голосе послышалась жёсткая нотка, но по сравнению с тем унижением, которое ей пришлось пережить семь лет назад, это было лишь незначительное замечание. Она едва ли расслышала, что он сказал, все её мысли были заняты его великолепной победой.

— О мой Сражающийся Герцог, я бы хотела снова стать простой служанкой! — сказала она. — Ты бы мог тогда взять меня как награду победителю.

Она всё ещё могла заставить его трепетать от страстного желания, с ней он забывал обо всём и становился лишь безумно влюблённым человеком. Вильгельм прижал её к себе и нежно сказал:

— Значит, теперь, когда ты уже больше не служанка, я не могу взять тебя, сердце моё?

— Я твоя, — ответила она, положив руку ему на грудь.

Спустя всего лишь год Нормандия навсегда избавилась от двух своих злейших врагов. Король Генрих серьёзно заболел после подписания договора. Он сумел пережить зиму и осень, но всё-таки умер, вконец истощённый горем. Через несколько месяцев скончался и Мартелл. Казалось, что герцог Вильгельм лишил их жизненных сил.