Михаил Казовский - Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл

- Не помешаю?

Князь ответил рассеянно:

- Нет… пожалуйста… оставайся… - продолжая заниматься любимым делом.

Вид сосредоточенного супруга умилил её: эта погружённость в себя и работа мысли, одухотворённость лица и божественный свет в глазах; вместе с тем было что-то детское, ученическое, забавное в том, как вполне серьёзный и взрослый мужчина, повелитель необъятных земель, медленно и старательно покрывает пергамент буквами кириллицы. Долгорукая слегка улыбнулась. Он заметил и проговорил, продолжая трудиться:

- Что смешного?

- Ничего решительно. Просто ты мне люб.

У него подпрыгнули брови. Галицкий владыка вперил очи в жену:

- Может быть, не будем - «люб», «не люб»?

- Отчего не будем?

Муж вздохнул - грустно, глубоко:

- Ты плела заговор с Вонифатьичем, я тебе изменял, чем нарушил клятву перед алтарём Господним… Тем не менее мы нашли в себе силы примириться. Для чего же бередить не зажившие ещё раны?

Та заволновалась:

- Боже ж мой, я наоборот - прошлое вспоминать не думаю, пусть быстрее зарастает быльём. Надо наново строить жизнь.

Ярослав отложил перо, снова посмотрел удивлённо:

- Да неужто переменилась, хочешь настоящей семьи?

- Я мечтаю о сём. Быть соломенной вдовой очень неприятно. Размышляешь все: в чём была не права, что явилось причиной размолвки?.. И поверь: прежней Ольги нет - своенравной, крикливой, мерзкой. Есть другая - кроткая, уступчивая, тихая. Любящая мужа безмерно. Мать его детей…

Помолчав, он спросил ещё:

- Обещаешь не чинить козней супротив Олега Настасьича?

Долгорукая всплеснула руками:

- Господи, зачем? Пусть себе растёт, жалко, что ли? Можешь даже поселить его с нами… Или нет? В общем, как захочешь.

- Видимо, в Тысменице для него покойнее.

- Возражать не стану. Как тебе угодно. Но и в Галиче я приму его без косого взгляда.

- Ты и впрямь иная…

- Столько лет прошло! Мы с годами умнеем… Не желаешь ли сходить в баньку? Вспомнить молодость? У меня и берёзовые венички наготове.

Осмомысл расплылся:

- Ух, какая шустрая! Дай в себя прийти… Впрочем, распорядись, затопи. Это мысль хорошая.

- Апосля отдохнём с пивом да галушками…

- …с вяленым рыбцом…

- …да с варёными раками…

- Любо, любо! Ну, ступай, ступай, я ужо закончу… Словом, их супружество сделалось во всех отношениях полноценным. И когда на исповеди у отца Александра Осмомысл откровенно в этом признался, духовник возблагодарил Небо:

- Слава Богу! Колдовские чары утратили силу, плачет лукавый у себя в преисподней, ибо потерял над твоею душою власть! Ты опять в лоне Заповедей Господних. Весь народ Галича ликует!

Ярослав ответил:

- Может быть, и так. Но смириться с тем, что Настасья - ведьма и творила злые дела именем нечистого, не желаю. А Олег Настасьич? Порождение зла?

- Он дитя греха. И живой укор твоему безволию.

- Грех на мне, но не на ребёнке. Сын мой свят, как любой младенец в возрасте невинности.

- Но на нём печать матери-безбожницы. И не смей перечить! Ибо, возражая, ты опять погружаешься в бурную пучину прежней ереси. Ты раскаялся, вновь обрёл семью, освящённую Церковью, и негоже оправдывать гнусные поступки.

Князь упрямо пробормотал:

- Пусть меня сжигают живьём, но и на костре я не отрекусь от Олега.

Александр покраснел от негодования:

- Богохульствуешь, Господа гневишь!

- Нет, неправда. - Осмомысл поднялся. - Бог любое чадо своё лелеет и любит. А Олег раб Божий, ибо был крещён. Вот и я любить его буду, несмотря ни на что. Ибо в нём - искра Божья.

Пожилой игумен перекрестился:

- Поживём - увидим, чья в нём искра… А теперь молись. Прежние твои грехи отпускаю, а речей греховных воспринять не могу. И пока не осознаешь сего, мы с тобой не помиримся.

- Что ж, спасибо и на том, отче. Оба разошлись недовольные.

А на Святки приехал в Галич Ростислав-Чаргобай, чтоб договориться с князем о традиционной январской охоте. Ярослав брал с собой впервые в Тысменицу Якова и хотел, чтобы всё устроено было с честью. После разговора вышел сын Берладника на крыльцо и увидел Фросю, возвращавшуюся из церкви. В шубке из куницы, милой шапочке, отороченной горностаем, красных рукавичках и румяная от мороза, юная княжна с новой силой ранила его сердце. Он сказал, низко поклонившись:

- Здравия желаю, матушка, мой свет! С праздником тебя Рождества Христова.

- И тебя, троюродный братец, и тебя, - улыбнулась девушка. - С нами ли пробудешь до Крещения Господня?

- Я не смею, ибо приглашён твоим батюшкой не был.

- Ну, а коли я замолвлю словечко?

- Нет, не хлопочи. Поспешу готовить лесованье, чтоб не острамиться и оставить его довольным. А уж коли не подкачаю, то на Масленицу непременно приеду.

- Буду очень рада. Вот ужо поездим тогда на тройках, поиграем в снежки и полакомимся блинами с белорыбицей!

- Ив мечтах своих не могу представить о подобной милости.

- Отчего же нет? Мы с тобой ровня ровней, общих имеем предков. И сейчас мог бы править Галичем, повернись жизнь иначе.

Чаргобай закатил глаза, кисло хохотнул:

- Если бы да кабы, да во рту росли грибы… Ярослав - благодетель мой и Янкин, я его люблю не меньше родителя, хоть родитель с ним и враждовал.

- Вспоминать не станем. Главное, что тятенька и ты в дружбе, зла не держите друг на друга. Приезжай на праздник.

- Обещаю верно.

Между тем охота прошла на славу. Снега было много, и борзые собаки вязли в нём по брюхо, но травили зверя ретиво. Осмомысл со своим ловчим, Чаргобай и Яков завалили лося, кабана и косулю, не считая зайцев и глухарей. Отдыхали во дворце - бывшем Настенькином, и наставник Олега Тимофей доложил об успехах подопечного.

- Где ж он сам, отчего не спустится? - удивился князь.

- Ждал тебя вчера, стоя на крыльце, и, как видно, трошки застудился. Кашлял и сморкался с утра, лекарь повелел быть в постели. Еле удержали, когда ты приехал.

- Так пошли к нему! Я зело соскучился. - Он взглянул на Владимира, гревшегося у печки: - Хочешь познакомиться с братцем?

Тот вначале замешкался, но потом посчитал, что ответить отказом - значит вызвать неудовольствие Ярослава, и покорно поплёлся следом.

Мальчик на одре лежал с завязанным горлом, но при виде гостей он вскочил, словно на пружинке, и, в одной рубахе - чуть повыше колен, босиком, бросился к отцу. Осмомысл схватил его на руки, смачно расцеловал. Глядя на их лобзания, Яков недовольно подумал: «А меня так вот редко привечал. У, поганец маленький, чтоб ты от недуга подох, гадостный заморыш!»

- Вон гляди, Олеже, кто к тебе пришёл, - обернулся правитель Галича. - Это старший братец твой, звать его Володимер, а по святцам Яков. Мамки ваши разные, но зато я один, потому и братья.

Сидя у него на руках, паренёк посмотрел на подростка без особого интереса, грустными глазами больного ребёнка. И спросил Владимира: