Владимир Афиногенов - Витязь. Владимир Храбрый

- Может, и так. Устал ты, Митя, отдохни. И я рядом прилягу. Притомилась что-то… - улыбнулась она лукаво. - А после сна сыновей велю привести к тебе.

«В супружеской жизни счастье вышло, - думал спустя некоторое время Дмитрий, глядя на спящую жену. - Сколько вон живу с ней, а чувства те же, не затупляются, как добрые мечи после долгой рубки… Душа-то родственная, наша, русская. Про русских жен не зря говорят: если полюбит, до гроба верна будет. И любовь эту хоть каленым железом выжигай - не выжжешь. Преданна, кротка и сильна в своей любви такая женщина, все вытерпит, вынесет, для мужа она словно крылья соколу… Такая любовь, что промеж нас, редкость у князей: женят-то, не спрашивают на ком, лишь бы интересы государственные соблюсти… Прикажут на княжем совете воеводы с боярами какую-нибудь татарскую ханшу взять - и возьмешь…»

С превеликим удовольствием парились в баньке и жены княжеские да боярские. Правда, парилась каждая со своим «бйнным обществом»; княгини отдельно: жена Боброка Анна, жена великого государя Евдокия Дмитриевна, супруга Владимира Серпуховского Елена Ольгердовна и молодая, пышущая отменным здоровьем Ольга Константиновна - жена близкого к великокняжеской семье боярина Михаила Бренка.

Уже немолодая Евдокия Дмитриевна (в тридцать лет в те времена женщину называли порой старухой, хотя она еще была свежа и красива) с удовлетворением оглядывала ладную, словно точеную фигурку Ольги Константиновны. А Елена Ольгердовна начала сдавать, вместо обольстительной ранее девической в меру полноты теперь тело её подсохлось, лицо заострилось - видно, литовская порода давала о себе знать: появился некрасивый темный пушок над верхней губой, грудь сделалась вялой…

Вывезенная из Вильно веселой девушкой, она и по характеру начала меняться: стала рассудительной, не в меру дотошной, замкнутой в себе. Не раз Евдокия говорила сестре мужа:

- Аннушка, Володимер-то наш человек открытый, душевный… Думаю, ему несладко, наверное, с Еленой бывает.

Рассудительная Анна Ивановна - по годам старше всех, отвечала:

- Дунюшка, милая, авось разберутся… Муж и жена - одна сатана…

Как правило, в баньке мылись вместе с детьми: дочери могли быть разного возраста, но сыновья не старше трех лет, пока они еще находились под присмотром мамушек. Как только мальчику-князю исполнялось три года, его отдавали уже под надзор «дядьки», или «кормильца», и тот свое воспитание «племянника» начинал с того, что сажал мальчика «на конь». С трех лет князь уже учился сидеть в седле и владеть оружием, сделанным по заказу…

В баню часто брали карлиц, которые смешили отдыхающих в предбаннике княгинь, а также сказительниц былин.

- А ку-на, Марфинька, начинай, - обратилась Анна Ивановна к карлице с лицом сморщенным, как печеное яблоко.

- Сейчас, княгинюшка, только прожую… Карлица постоянно что-то жевала, а в предбаннике особенно: помимо разных квасов, брали сюда и много еды, ведь сидели после парной, разнежившись, долго.

Марфуша жует, торопится, лицо её еще больше морщится и тем самым уже вызывает у присутствующих смех. Вытерев слезы, поет дразнилку:

Вдруг все услышали, как, громко крича, над Боровицким холмом летит клин журавлей.

Карлица замахала руками, будто у неё выросли крылья, и стала вторить крикам птиц:

И замерли жены, и перед взором каждой представилось свое: поля необозримые, леса шумливые, полноводные реки.

- А ты, Настасья, - обратилась княгиня Евдокия Дмитриевна к сказительнице, - скажи-ка нам про поход Игорев, Игоря Святославича…

Вначале потихоньку, потом все быстрее начинает Настасья:

Пока Дмитрий спал, Владимир велел привести к нему Александра Пересвета. Это был могучего сложения монах, высокого роста, с длинным скуластым лицом и выразительными умными голубыми глазами.

Вошедши к Серпуховскому, Пересвет поставил в угол посох - подарок Радонежского за усердие в делах и помыслах. Князь обратился к чернецу с вопросом:

- Отче, перед тем как нам надлежит отправиться с Дмитрием в неблизкую дорогу, хочу спросить: нужно ли все же самому великому князю московскому ехать в те места, где предстоит биться с Мамаем? Я-то думаю - нужно, а как ты считаешь?..

- И я считаю, княже, что нужно. Путь долог и труден, но, преодолев его и увидев своими глазами, что есть Русская земля и какие страшные опустошения нанесли ей ордынцы, сердце великого князя обольётся кровью, и укрепится в нем вера на великую битву…

- Вестимо так. Да будет путь наш светлым, как слияние рек Москвы и Оки в лунные ночи.

- Я рад, княже, тому, что и ты уверен в победе, как уверен в ней и мой наставник, отец Сергий. Перед взором его всегда открывается будущее, которое не дано лицезреть простым смертным.

- Я доволен, что снова встретился с тобой, отче. Пересвет поклонился князю.

- Владимир Андреевич, ты знаешь, что есть у меня хороший товарищ, брат по обители Родион Ослябя. Сын его, уже вошедший в лета, по имени Яков, стал добрым воином. Жил он в Любутске, но сейчас я жду его с минуты на минуту. Дозволь, княже, находиться ему в нашем обозе? Я уверен, что он пригодится великому князю… Мечом и копьем он владеет, как хороший охотник рогатиной. А рогатиной - не хуже любого охотника. Пора уж ему, я думаю, к большим делам приобщаться, а не токмо на медведей ходить…

- Хорошо. Покажешь мне его… Повтори, как ты место назвал, где он жил.

- Любутск. Это на Оке, - Пересвет улыбнулся - Я знаю, княже, городок этот тебе ведом. Якову тогда было десять лет, когда в Любутске покойного князя литовского Ольгерда, отца нынешнего волчонка Ягайлы, сам великий князь Дмитрий Иванович бил Жалко, что меня там не было. Повоевал бы и я вместе с Родионом против ятвяг да жмуди, что в войсках у Ольгерда находились…

- Я тогда с ратью в Новгороде находился, - вспомнил Серпуховской. - Но городок и впрямь мне ведом. Раньше я в нем бывал…