Владимир Афиногенов - Витязь. Владимир Храбрый

- Солнце светит тому, кто не боится его света… Я рад за тебя, Батыр. Говорю это, как если бы говорил тебе твой отец. Кстати, жив он?

- Нет, Джанай. С матерью они как-то поехали на лодке на другой берег Итиля. Поднялся ветер, лодка перевернулась, и они утонули. Но горевать мне долго не пришлось: в шестнадцать лет я уже сел на коня и побывал во многих походах. Мой последний поход был на реку Вожу, где я чудом спасся.

- Ты прости меня, старого, Батыр, за вопрос… А кто твои родители?.. Ты на монгола не совсем похож.

- Верно, Джанай… Глаз у тебя еще как у сокола. Отец мой монгол, но мать пленная черкешенка. Поэтому и послал меня Мамай на Кавказ собирать войско.

- А мы идем на урусов? - не без робости спросил старик, опасаясь, что этим вопросом рассердит молодого военачальника.

Но Батыр не рассердился, а положил свою руку на руку старца, слегка сжал её и сказал, как бы выговаривая за излишнее любопытство:

- Это дело великого из великих… Наше - привести ему войско с Кавказа. А теперь я покину тебя, алан, пойду наблюдать переправу через Итиль.

Он махнул рукой. Кибитка остановилась. Батыру подвели вороного коня, накрытого яркой синей попоной с широкими ременными поводьями от уздечки, набитой медными нашлепками в виде буйволов. Батыр надел сверкающий на солнце шлем с пучком белых перьев, заколол на плече поверх золоченой кольчуги зеленый плащ. Садясь на коня, легко вскинул свое тело в седло. Джанай, залюбовавшись, вспомнил своего младшего сына, которого неизвестно куда угнали в рабство черные кизильбаши. Слезы невольно выступили на глазах старика, когда Батыр повернул коня навстречу двигающимся конным и пешим воинам, старый алан помахал ему рукой.

Конных было много, потому что Мамай приказал как можно больше лошадей брать с Кавказа. У некоторых всадников виднелись на груди ряды медных и железных пластин. На спине пластины не полагались: воин должен защищать свою грудь, только трусы прикрывают спину, убегая от врага…

Далее шли пешцы в панцирях и простых кольчугах с короткими копьями и круглыми щитами в левой руке. На правом боку у каждого была приторочена кожаная или холщовая сумка, в которой хранились медная миска для еды, ложка, несколько иголок с клубком ниток, кожаные лоскутья, кремень и трут. Всю эту экипировку велел взять Батыр. Перед походом он разбил войско на десятки по типу монголо-татарского, назначил десятников, сотников, тысячников и двух темников. Сейчас по хаджи-тарханским степям шло почти два тумена аланов, черкесов, кабардинцев, грузин и армян.

На военном совете битакчи объявил о соблюдении железной дисциплины и о суровом наказании тех, кто нарушит её. Законы были установлены еще Потрясателем Вселенной.

На берегу Итиля Батыр велел войску остановиться и снова собрал военный совет. Битакчи был краток:

- Не исполнивший приказ да увидит смерть. Замедливший переправу будет смещен на самую низкую должность, а его место займет более расторопный.

Воины уже надували кожаные мешки - бурдюки, крепили себе на шею и спину доспехи и одежду, надевали вместо уздечки оброть с длинным ремнем - чембуром, держась за который руками и лежа на бурдюке они будут вместе с лошадьми переплывать реку. Чтобы вода не попала в уши коням, им повязывали через шею и лоб кожаные наушники.

Переправа началась. На удивление Батыра, она прошла удачно. Он даже не мог предположить, что кавказцы так ловко преодолеют широкую реку, - видно, сказались частые тренировки на опасных горных потоках. Правда, утонул один сотник из черкесов, у которого развязался узел на надувном мешке; воздух вышел, и сотник, не умевший плавать, пошел ко дну.

Когда об этом доложили Батыру, тот криво усмехнулся и сказал:

- Так ему, растяпе, и надо. Поставьте сотником командира лучшей десятки, отличившейся при переправе.

На левом берегу Итиля был назначен привал. Костровые зажгли большие огни и начали устанавливать на железных треногах огромные котлы. Внезапно по стану проследовали несколько дозорных. На полном скаку они осадили лошадей и что-то сказали начальнику охраны. Тот сразу же поспешил в белую юрту с длинным наконечником, на котором развевался косматый зеленый вымпел. Это была походная юрта Батыра-битакчи.

- Мой господин, дозорными обнаружено несколько десятков человек, скачущих нам навстречу. Они сопровождают какую-то знатную женщину, - поклонился Батыру начальник охранения.

- Кто она?

- Неизвестно, господин… Я приказал своим людям глядеть зорче орла.

- Хорошо… Подождем здесь и все узнаем. Я дуг маю, что эта женщина со своим отрядом не разгромит наш лагерь? - улыбнулся Батыр.

Начальник дозорного охранения снова поклонился и вышел из белой юрты.

Батыр вдруг почувствовал, как гулко застучало сердце: «Фатима… Не иначе она. Пусть простит меня Аллах за самонадеянность, но это она, дорогая, любимая жена, принесшая счастье…»

Да, это была Фатима. Она увидела белую юрту посреди степи, и сердце её встрепенулось: «Батыр, мой желанный…» Фатима резким рывком поводьев осадила стремительный бег жеребца возле вышедшего из юрты человека, легко соскочила с седла и упала к нему в объятия. Батыр прижал её голову к своей груди, потом легко приподнял женщину и внес в свою юрту.

В этот день до самого захода солнца они не появлялись. Тургауды с улыбкой взирали на плотно запахнутый полог. Долго горели вечером костры: Батыр разрешил воинам длительный отдых и повелел выдать каждому к ужину по пиале кавказского вина.

Фатиме было что рассказать Батыру. Особенно поразила битакчи неожиданная любовь великого к русской девушке и последующая скорбь его на Мау-кургане.

В честь своего повелителя Батыр приказал насыпать за две ночи и один день холм. Носили землю воины в шлемах с берега Итиля, и, когда холм был готов, у реки образовалась излучина.

Приказав воздвигнуть холм, Батыр преследовал не только одну цель - угодить «царю правосудному», поблагодарив за дарованную жене жизнь. Он хотел показать, как велико воинство, приведенное им с Кавказа.

Вестники тотчас доложили Мамаю о холме, насыпанном в его честь. Повелитель довольно улыбнулся в присутствии Дарнабы и еще четырех мурз: постельничего Ташмана, толмача Урая, знавшего русский, итальянский и литовский языки, конюшего Агиша и ключника Сюидюка. Видя радость повелителя, они ответили громким восклицанием:

- Ур-р-аг-х!

Мамай обратился к постельничему:

- Ташман, собирай курултай тринадцати мурз - будем решать важный вопрос…

- Будет исполнено, великий.

…Курултай поддержал решение Мамая идти на Русь.

На восходе солнца к лагерю Батыра прискакали тридцать воинов из конной гвардии Мамая, с развевающимися зелеными хвостатыми знаменами, в сверкающих шлемах, на отборных конях мышиного цвета.