Валерий Воронин - Родина ариев. Мифы Древней Руси

Случилось неожиданное. Я отчётливо осознал, что нахожусь внутри огромного подземного механизма, по которому движется энергия. Бесконечные потоки энергии! Они следуют теми маршрутами, которые им предписаны. Чёткость и слаженность работы этой гигантской чудо-машины не могли не вызвать восторга.

Но что это? По-моему, я уловил звон металла. Он пробежал по моему позвоночнику и затих где-то над головой. Но через мгновение возник вновь. На что это похоже? На перезвон треснутых колоколов.

Нет-нет, это вовсе не колокола. Это цепь! Так слышится цепь, когда её наматывают на барабан. И тут же я вспомнил о золотой цепи Геракла, четыре фрагмента которой мы нашли в этих подземельях. Я ещё сравнил эту цепь с той, которой заводят настенные часы, и подвешенный груз тянет за нижнюю часть цепи, заставляя часы идти…

Может быть, сейчас «триста спартанцев» заводят механизм часов, которые устроены под землёй в виде гигантского магического кристалла, каковым увидел его маг из Веймера?

Дорого бы я дал, чтобы увидеть, что происходит сейчас там, на поверхности… Впрочем, велика вероятность, что самое главное случилось именно здесь! Я вдруг вспомнил о свастике, которая покоилась на дне колодца в каком-то метре от меня. Что происходит с ней?

Подойдя вплотную, я осторожно заглянул в колодец. И только сейчас понял, что звук, напоминающий жужжание пчелиного роя, распространяется из глубины колодца. Благодаря его каменным стенкам он, как через рупор, вырывался внутрь помещения, где горели факелы и стоял я. А здесь этот звук ещё больше усиливался и гудел на полную силу. Что за эффект такой?

Я включил фонарь и направил луч на дно колодца. А вот и свастика! Она находилась в том же месте и занимала то же положение, в котором я фотографировал её в прошлый раз. У меня остался суеверный страх от соприкосновения с этим магическим инструментом, поэтому я вёл себя теперь очень осторожно, почти боязливо. Можно сказать, я преклонялся перед свастикой, как верноподданный бьёт челом перед своим царственным правителем.

Тут же свастика дёрнулась. Как будто бы она пыталась совершить оборот вокруг оси, на которую была насажена. Но что-то сдержало это движение, и она вернулась в исходное положение. А жужжание в момент её порыва возросло многократно. Оно волной выплеснулось из колодца и обдало меня жаром с такой силой, что я невольно отстранился от кромки колодца и чуть не выронил фонарь. Теперь мне становилась ясной природа тех звуков, которые я сейчас слышал. Здесь не было никакой мистики, обычный физический процесс. Правда, следует признать, что сам факт поворота свастики без видимого физического воздействия на неё находится за гранью моего понимания.

Дальнейшие размышления прервал посторонний шум, который вовсе не напоминал жужжание пчёл. Да и доносился он не из колодца… Я завертел головой в разные стороны, пытаясь определиться с источником этого шума, но так ничего и не понял.

Этот шум напоминал движение поезда, который проносится перед тобой. Пролетел – и стих вдали. Только огоньки удаляются всё дальше и дальше, превращаясь в еле видимую светящуюся точку…

А следом я вновь расслышал движение наматываемых на барабан цепей. Через мгновение послышался шум приближающегося поезда, уже второго по счёту. И тут же я различил жужжание пчелиного роя. Откровенно говоря, такое нагромождение звуков в столь крошечном помещении было более чем излишним. Я закрыл уши ладонями. Но весь этот шум тише не стал. Как будто бы он распространялся внутри меня самого. Может быть, это правда? На самом деле нет ни пчёл, ни поезда, ни цепи. Это мне всё кажется! Своего рода звуковой мираж. Бывают же под землёй подобные явления?

Когда шум второго «поезда» стих, я выключил свой фонарь и решил отдохнуть, усевшись на принесённый мной армейский ранец. Это такая походная сумка, которую я таскал с собой в экспедиции. Там хранилась тетрадь, в которой я делал записи, если не надеялся на собственную память. Наверное, и сейчас надо бы занести в неё сведения о шумах. Впрочем, успеется…

Тут же подумалось: а что, если движение поезда – это не что иное, как проворот вокруг собственной оси гигантского магического кристалла. Точнее – попытка такого проворота… Я сейчас нахожусь внутри его, как в коконе, и не могу оценить суть тех перемен, которые происходят вовне. До меня, как эхо, доносятся лишь шумы происходящих вокруг перемен. Я лишь мог увидеть, как свастика пыталась провернуться по оси, но у неё ничего не вышло.

Почему же свастика стопорится? Кто-то явно противится её вращению. Именно поэтому, как я думаю, где-то установлен стопор, не позволяющий свастике заработать. И она, как раненая птица, предпринимает одну попытку за другой, желая «взлететь», но, увы…

Я подумал о следующем. Тридцать лет назад на моём месте сидел кто-то из доверенных людей князя Юсупова. Наверняка ведь эти люди тоже пытались привести свастику в движение. И у них тоже ничего не вышло.

А что, если я ошибаюсь – на самом деле вышло! Просто они вновь остановили её, да ещё и стопор установили, чтобы чужой не смог её разблокировать. Чужой или чужие – все мы, начиная от «соколиного глаза» и заканчивая охраной, которая оберегает «триста спартанцев» от внезапного нападения партизан. Но чужие ли мы? Ведь я и мои коллеги ясно видим, что здесь находятся корни нашей нации…

Вскоре последовала ещё одна попытка запустить свастику. Очевидно, самая энергичная, ибо из колодца так пахнуло жаром, что я, даже находясь на отдалении, невольно прикрыл лицо рукой.

В тот же миг с шумом приближающего «поезда» мне увиделась картинка. Потом ещё одна и ещё… Они с такой быстротой сменяли друг друга, что я с трудом успевал фиксировать увиденное. Но в конце концов голова моя не выдержала такого колоссального перенапряжения, и сознание отключилось.

Когда я пришёл в себя и открыл глаза, то… ничего не увидел. Меня обволакивала абсолютная темнота, и было очень холодно. Первое, что пришло в голову, – так выглядит потусторонний мир. Очевидно, я умер…

Чуть позже я случайно нащупал рукой фонарь и, щелкнув кнопкой, зажёг его. Луч света ударил в противоположную стену, «зацепив» один из потухших факелов. Я стал что-то соображать и, медленно поднявшись на корточки, начал растирать суставы рук и ног.

Ясно, факелы, отработав своё, просто потухли. Но почему я так долго лежал без сознания. И как долго – полчаса, час, сутки или, быть может, целую вечность? И почему за мной никто не пришёл? Может быть, подумали, что я умер? Ну и что, генерал Краузер наверняка распорядился бы похоронить меня в достойном месте. Впрочем, разве здесь, возле свастики, не достойное?

Я вспомнил о свастике и, встав во весь рост, осторожно подошёл к краю колодца. Луч моего фонаря забрался в его чрево и осветил блеснувшую своими золотыми рогами свастику. Она была на месте, и вообще складывалось впечатление, как будто бы реликвия и не пыталась делать никаких попыток заработать. Никакого жужжания пчёл, никакого движения «поезда»… Вообще никаких звуков, лишь моё учащённое дыхание являлось единственным проявлением жизни в этих подземельях.