Лейла Элораби Салем - Григорий Отрепьев

Второе: при вступлении на престол Димитрий обязан будет преклониться перед польским королем Сигизмундом и покрыть его расходы.

Третье: отдать во владении Марины Мнишек Великий Новгород и Псков со всеми уездами и людьми, где она может властвовать по своему усмотрению, строить католические церкви, свободно исповедовать католицизм. Там же панна может распространять юрисдикцию римского папы.

Григорий, выслушав требования, был удивлен жадностью и корыстолюбием Мнишека, однако он безмолвно взял перо и подписал договор, поставив на него печать. Сандомирский воевода мог ликовать: теперь-то он уж не только освободиться от долгов, но и посадит на московский трон дочь, которая уже управляла царевичем как ей заблагоросудится.

Летом со всех концов Речи Посполитой, а также Дона на сбор армии стекались панны, алчные до чужой добычи; авантюрные рыцари, мечтающие о славе и подвигах; запарожские и донские казаки, ненавидящие Годунова и мечтающие лишь о его погибели.

Григорий Отрепьев, одетый в новые доспехи приветливо встречал новобранцев, стараясь угодить каждому, ибо теперь от них зависела его дальнейшая судьба. Вдруг его взгляд упал на небольшой отряд казаков, стоящих в отдалении остальных. Молодой человек долго всматривался в лицо атамана: где он мог раньше его видеть? И тут он вспомнил: Киев, рыночный ряд, пост, угощение из мяса… А, так вот кто они! Царевич быстрым шагом приблизился к ним. Казаки низко склонились в поклоне. Атаман проговорил:

– Мы пришли к тебе, царевич Димитрий, дабы служить тебе верой и правдой!

– Я рад вашему приходу. Клянусь, что когда сяду на родительский престол, щедро одарю вас из своей казны.

– Не ради богатства мы идем за тобой, царевич наш, а ради справедливости. Нынешний царь незаконно восседает на троне, в то время, как настоящий предентент на царствование вынужден скрываться в дальних края.

– Спасибо за поддержку. Я никогда не забуду твоей доброты. Обещаю, что если с Божьей помощью верну престол, ты будешь моей правой рукой. Я верю вам.

Казаки при таких словах выхватили сабли и прокричали: «Да здравствует царевич Димитрий! Да здравствует царевич!» Эхо прокатилось по округе; теперь и остальные новобранцы вслед за казаками прокричали здравицу в честь будущего царя. Григорий же, гордо восседая на коне, положил одну руку на бедро и на секунду закрыл глаза: он чувствовал тепло солнечных лучей и знал, что его поход является благословением свыше.

В конце лета – начале осени войско во главе с Григорием и Юрием Мнишеком выступили в поход. В октябре оно подошло к владениям князя Константина Острожского. Царевич направил одного из послов в замок Острожского, однако сын князя, Януш, который знал Отрепьева еще в одеждах смиренного чернеца, громко рассмеялся в лицо посла и ответил:

– Убирайся вместе со своим расстригой и самозванцем! Не ведать тебе от нас помощи. Так и передай своему царевичу.

Поняв, что от Острожских не ведать ему поддержки, будущий московский государь отдал приказ углубиться в лес, дабы не попадать на глаза местным жителям и, главное, спрятаться от пристальных глаз князя. Передвигались с большой осторожностью, на ночлег выставляли сторожей, коней не распрягали, спали с оружием в руках. Сам царевич, опасаясь за свою жизнь, не снимал доспехов, на бедре как верный товарищ весел кинжал.

В середине октября войско Григория подошло к Киеву, однако жители города не очень-то были рады нежданному гостю. Единственным человеком, который радужно принял Григория и его войско, был католический епископ Кшиштоф Казимирский. Он пригласил царевича и Юрия Мнишека к себе, на стол были поданы лучшие угощения, но на большее царевич не мог рассчитывать. Во время пребывания у епископа молодой человек составил послание царю Борису, в котором предъявил ему грозные претензии, не забыва опомянуть о покушение на «его жизнь», опалу многих бояр и других преступлений.

Через несколько дней войско царевича решила переправиться через Днепр под Киевом. Но, оказалось, местные властители отдали приказ жителями о недопустимости помощи самозванцу. Григорий, весь в не себя от ярости, метался из стороны в сторону, покрикивая:

– Вот я им покажу! Подлые пособники Годунова!

Всегда бывший рядом с ним Юрий Мнишек положил свою руку ему на плечо и ответил:

– Не беспокойся, царевич. Кто-нибудь за золото да согласится нарушить приказ.

Все случилось так, как и предполагал воевода. Нашлось несколько мещан, которые за вознаграждение снабдили войско плотами, чем несказанно обрадовали Григория, отчаявшегося получить помощь.

После переправы через Днепр польская армия углубилась в леса, продвигаясь к русско-литовской границе. Ночевали в поле. В некогда глухой, дикой долине со всех сторон вспыхнули костры, запахло только что приготовленной едой. Для Григория и Юрия Мнишека солдаты специально установили большой шатер, в котором на совет собрались все именитые воеводы да казацкие атаманы.

Царевич в длинной роскошной шубе с отороченным собольим мехом по краям подола, в высокой меховой шапке, сдвинутой на затылок, стоял над картой и рукой в кожаной перчатке водил по стрелкам, упираясь каждый раз на кружочки, изображающие города. Остальные молча слушали его.

– Вот это Днепр, который остался позади, – проговорил он, – теперь не долг путь, когда наша армия пересечет рубеж. Взгляните сюда, вот это города западной Руси. Этот путь наиболее короткий, – продолжил он и провел пальцем от границы вверх и уперся в Москву, – но я предлагаю не идти прямиком, Годунов только этого и ждет. Я решил так: наше войско пойдет кружным путем, собирая по дороге южные города, там мы сможет пополнить запасы, набрать добровольцев.

– Царевич, а ты уверен, что южные города окажут нам поддержку, а не сопротивление? – поинтересовался пан Владислав Стаковский.

– Я более, чем уверен в их помощи, ибо южные рубежи как никто другой пострадали от гнета Бориса Годунова. Жители этих городов ненавидят нынешнего царя и готовы встать хоть на сторону самого черта, лишь бы досадить ему. Но, так как я законный наследник престола, то я получу даже больше, чем вы можете представить.

Спорить никто не хотел: поляки не ведали ни русские земли, ни обычаи местного населения, вот потому они и решили довериться русскому парню, знавшего гораздно лучше их.

Как и предполагал Григорий, многие города, встретившиеся им на пути, с радостью переходили на его сторону. Так, 18 октября перешел на сторону царевича Монастыревкий острог, 25 октября к нему с поклоном пришли старейшие города и признали за самозванцем государя. Чернигов сдался без боя. И когда к стенам города подошло войско Годунова во главе с князем Никитой Романовичем Трубецким, было поздно.