Виктор Поротников - Олег Черниговский: Клубок Сварога

- Янка вместе с дочерью отправилась к отцу в Чернигов в надежде умолить его дать мне стол княжеский в черниговских владениях, - хмуро ответил Глеб.

- Ну и дела пошли, твою мать! - Давыд выругался.

В трапезной, освещённой пламенем свечей, воцарилось тягостное молчание, которое нарушила Ода:

- Помните, после похорон отца я всех вас, сыновей Святослава, тайно собрала вместе и в присутствии Бориса Вячеславича предлагала… - Ода осеклась: - Вы сами знаете, что я вам предлагала. Уже тогда я предчувствовала грядущие события. И как видите, не ошиблась.

Давыд и Глеб подавленно молчали.

- Что же вы намерены делать дальше, Святославичи? - спросила Ода.

Давыд беспокойно заёрзал на стуле, но ничего не ответил, поглядывая на брата.

Глеб отпил вина из чаши и буркнул, не глядя на Оду:

- Дождусь известий от Янки, а там видно будет.

- А ежели в скором времени Олег и Борис придут на Русь, чтобы воевать с дядьями своими, поддержите вы их в этом начинании? - опять спросила Ода.

Давыд вновь промолчал, ожидая, что скажет брат.

Глеб повторил:

- Там видно будет…

Ода была не просто разочарована такой нерешительностью братьев. Она пылала возмущением, видя, что мужская порода и княжеское достоинство не пробуждают в них стремление к решительным действиям, к готовности бросить вызов и пролить кровь! Один уповает на жену, которой может быть удастся выговорить для супруга хоть какой-нибудь город. Другой храбрится только на словах, а на деле страшится ратных трудов как чумы, полагая за благо довольствоваться тем, что имеет.

Ода ушла в свою светлицу и прямо в платье легла ни ложе. На душе у неё было тягостно и гадко. Ей были стыдно перед самой собой за то, что имела слабость отдаться такому ничтожеству, как Давыд, что имела глупость поверить в его обещания при первой же возможности поднять меч на дядей своих. Такая возможность появилась, но Давыд выглядит потерянным и нерешительным. Ждёт, что станет делать Глеб. А тот, несмотря на свои унижения, за меч браться не собирается по извечной привычке к миролюбию.

Оде хотелось плакать от обиды и разочарования. Получается, что старшие Святославичи, Глеб и Давыд, малодушнее своих младших братьев Олега и Романа. И уж конечно, в подмётки не годятся молодому Борису Вячеславичу, который и в одиночку не побоится выступит!, против старших князей.

На другой день спозаранку Ода приказала запрягать лошадей. Она уже была готова сесть в свой возок, когда из терема выбежал заспанный Давыд и схватил её за Руку.

- Да куда же ты, матушка? И не погостила совсем! - торопливо забормотал он. - Неужто я обидел тебя чем? Не уезжай, останься! Что Глеб-то подумает… Подумает, из-за него ты уехала, не прощаясь.

Ода молча отталкивала Давыда, но он продолжал удерживать её, не давая сесть в повозку. Слуги и телохранители с интересом наблюдали за происходящим.

Наконец Ода натянуто улыбнулась и сказала:

- Сын мой, передай от меня Глебу поклон. Дай, я тебя поцелую на прощание.

Ода схватила Давида за рубаху и притянула к себе, по вместо поцелуя вцепилась зубами ему в щеку да так сильно, что Давыд вскрикнул от боли и резко отпрянул, зажимая окровавленную щеку ладонью. В глазах у него были испуг и недоумение.

Воспользовавшись этой заминкой, Ода юркнула в возок, крикнув вознице, чтобы погонял лошадей.

Существование Оды в Муроме в первые дни после возвращения из Ростова было тоскливым и безрадостным. Угрюмая, скучающая, злая она слонялась по терему от рассвета до заката, не зная, чем себя занять. Душа её горела местью к Изяславу и Всеволоду, но орудия мести не было. Ярослав, видя состояние матери, старался не приставать к ней с расспросами. Регелинда и та держалась от Оды подальше, чтобы не вывести её из себя каким-нибудь словом, сказанным невпопад.

Ода пыталась занять себя чтением книг, которых было немало у Ярослава. Но все книги, оказывавшиеся в её руках, были о царях и полководцах далёкой языческой древности, когда миром правил великий Рим, когда греческие и персидские цари в ожесточённом противоборстве строили многие сотни кораблей, срывали с места огромные массы азиатских племён. По ночам Ода просыпалась от лошадиного ржания и грозной поступи тяжеловооруженной пехоты. В её сумбурных снах проносились боевые колесницы, звенели мечи. Давно ушедшие в небытие полководцы казались Оде титанами, полубогами, сверхлюдьми, бросавшими вызов не только собственной судьбе, но и судьбам целых царств и народов. Их жизнь была похожа на величавый полет орлов, на стремительную охоту больших гордых птиц. Все русские князья после Ярослава Мудрого казались Оде мелкими пташками в сравнении с Ксерксом [75] [75] Ксеркс - персидский царь, сын Дария, из династии Ахеменидов. Царствовал с 486 по 465 г. до н. э. Прославился походом в Грецию в 480 году до н. э. во главе несметного войска. , Цезарем [76] [76] Гай Юлий Цезарь - древнеримский полководец и политический деятель, живший в 100-44 гг. до н. э. и Митридатом [77] [77] Митридат VI Евпатор - знаменитый понтийский царь, живший в 132-63 гг. до н. э. . А сын Ярослав и его сводные братья Глеб и Давыд и вовсе казались мотыльками, не способными противостоять даже пташкам.

Ода забросила книги и принялась писать письма к германскому королю и своим саксонским родственникам, призывая их вмешаться в события на Руси или хотя бы усовестить Изяслава Ярославича, убедить дать княжеские столы племянникам-изгоям. Вечерами Ода писала письма, а утром сжигала их в печи, ибо понимала тщетность своих усилий добиться справедливости таким способом.

В разгар лета из Ростова в Муром прибыл воевода Гремысл, верный спутник Глеба во всех его мытарствах.

- Надумал князь мой мечом справедливости добиваться, - поведал Оде Гремысл. - Янка извещает, что Всеволод Ярославич соглашается уступить ему город Курск и только. Глеб считает унизительным для себя княжить в Курске, поэтому намеревается изгнать из Новгорода Святополка Изяславича.

- Давно бы так, - сказала Ода, сидевшая у стола напротив Гремысла.

- Давыд согласился помогать Глебу против Святополка, - продолжил Гремысл. - Давыд перекроет волжский торговый путь, а Глеб тем временем пойдёт с дружиной к Белоозеру, чтобы перекрыть новгородцам верхний переволочный путь из Онежского озера в Белое. Однако с Волги есть ещё один путь до Новгорода - по Оке и Москве-реке через Волок-Ламский и Тверь. Вот кабы Ярослав закрыл сей путь возле Мурома иль в устье Москвы-реки, было бы славно.

Ода оценила замысел Глеба и Давыда, признав его неплохим.

Новгород издревле живёт торговлей, и волжский путь важен тем, что в основном по нему в неурожайные новгородские земли поступает зерно. Если перекрыть переволочный путь у Онежского озера, то новгородцы лишатся соли из своих варниц и пушнины, которой расплачиваются с Новгородом в виде дани северные лесные племена. Путь по Оке есть продолжение торгового пути не только с Волги, но и с Дона, который связывает Нои город с Тавридой и Византией. По донскому пути в Нои город сплошным потоком идёт арабское серебро в обмен на меха и моржовый зуб.