Виктор Поротников - Олег Черниговский: Клубок Сварога

Ода, прочитав письмо, швырнула его в печь.

Расхаживая по тесной горенке из угла в угол и прислушиваясь к завыванию вьюги за окном, она горько размышляла:

«Давыд тщится сравниться остроумием с отцом, но все его жалкие потуги тонут и вязнут в нескрываемом злорадстве. Он всегда завидовал Олегу. И вот наконец-то дождался известия об его смерти. Ничтожество! Я не хотела мстить тебе, Давыд, но ты сам вынуждаешь меня к этому».

И Ода, которую одолевали отчаяние и злость, не зная, на кого выплеснуть свою мстительную ярость, вдруг обрела желанную цель и возможность покончить с унылым бездействием. Она стала думать, как бы посильнее досадить Давыду, и решила: самое лучшее - это отравить его жену, а потом и детей.

Представив Давыда, рыдающего над телом любимой супруги, Ода испытала душевное облегчение. Яд она купила при случае ещё прошлым летом у арабского торговца, который уж очень расхваливал своё смертоносное зелье.

Выждав несколько дней, Ода приехала в Ростов.

Она была сильно удивлена, когда увидела в светлице у Давыда огромную икону с изображением Спасителя. Находившаяся в красном углу икона отовсюду притягивала к себе взгляд. Было очевидно, что она взята из какого-то храма: размеры её явно не подходили для этого помещения с довольно низким потолком и маленькими оконцами.

- У меня такое ощущение, что я угодила в монашескую келью, - заметила Ода.

- А у меня такое ощущение, что ты пожаловала ко мне неспроста, - в тон мачехе промолвил Давыд, развалясь в кресле и похотливо улыбаясь.

Ода приблизилась к Давыду и села к нему на колени.

- Твоей проницательности можно позавидовать, - с кокетливой улыбкой проговорила она, одновременно слегка теребя Давыда за ухо. - Я умираю от скуки в постылом Муроме.

- Я же предлагал тебе остаться у меня в Ростове, - сказал Давыд. - Ещё в позапрошлом году.

При этом его руки с жадным нетерпением гладили грудь и бедра мачехи сквозь ворсистую тёплую парчу. На Оде было длинное платье вишнёвого цвета с темны ми узорами на рукавах и по нижнему краю подола. И тщательно прибранных волосах посверкивали заколки, украшенные драгоценными камнями.

- Мы можем где-нибудь уединиться? - прошепчи ла Ода.

Давыд словно ждал этого. Вскочив, он потащил Оду за собой в соседнюю светёлку, где царил беспорядок и витал запах пролитого вина. Лучи бледного зимнего солнца, с трудом пробиваясь сквозь разноцветные оконные стекла, разгоняли по углам душный полумрак. В центре светлицы стоял длинный стол, застеленный белой скатертью и уставленный блюдами с объедками. Вокруг стола были расставлены стулья, о которые Давыд дважды запнулся, таща за собой Оду.

За печью находилась дверь в небольшую комнатку. Там стоял сундук с книгами, небольшой стол, два стула, ларец с письменными принадлежностями на полке у окна. Там же было ложе за занавеской.

Эта комната была хорошо знакома Оде. В прошлый свой приезд она несколько раз уединялась здесь с Давыдом.

Княгиня брезгливо оглядела мятую постель:

- Я вижу, ты частенько балуешься тут с рабынями. Я в такую грязь не лягу.

Давыд смутился:

- Я немедленно велю служанкам застелить чистую простынь, принести другое одеяло и подушки.

Он метнулся было к двери, но Ода удержала его.

- Ладно, не суетись, - промолвила она с небрежной усмешкой. - Попробуем все сделать стоя. Помнится, у нас это получалось. А постель велишь обновить ближе к ночи.

Давыд запер дверь на засов.

Он быстро разделся и помог раздеться Оде. Сначала они целовались, стоя обнажёнными на полу среди разбросанных одежд, возбуждая друг друга прикосновениями рук. Едва дело дошло до главного, как в дверь неожиданно постучали.

- Кого там черт принёс? - рявкнул Давыд.

Из-за двери прозвучал голос челядинца, сообщившего, что к князю пожаловал его тесть, боярин Ингварь.

Давыд выругался и крикнул слуге, чтобы тот проводил покуда гостя к княгине.

- Я приду чуть попозже.

Челядинец также сообщил, что супруга Давыда желает видеть Оду, но не может нигде её найти.

Давыд опять выругался и велел слуге убираться.

- Нам надо идти, - прошептала Ода. - Закончим в другой раз.

- Хорошо. - Давыд принялся торопливо одеваться. - Надеюсь, ты не уедешь скоро?

- Время покажет, - неопределённо ответила Ода.

Боярин Ингварь при встрече завёл разговор о том, что после смерти Олега и Романа было бы неплохо посадить князем в Тмутаракани Давыда или Ярослава.

- Всеволод Ярославич уже взял Тмутаракань под свою руку, - сказала Ода. - Там ныне сидит посадником его воевода.

- Не по закону это, - проворчал Ингварь.

- Ныне Всеволод Ярославич сам себе закон. - Ода вздохнула.

- Мне эта Тмутаракань и даром не нужна, - заявил Давыд. - Неужели Ярослав туда рвётся?

Он посмотрел на Оду.

- В том-то и дело, что не рвётся. Ярославу и в Муроме хорошо.

Ингварю же хотелось видеть своего зятя на тмутараканском княжении, поэтому он стал уговаривать Давыда бить челом Всеволоду Ярославичу, а Оду просил посодействовать. Но Давыд наотрез отказывался менять Ростов на Тмутаракань и даже рассердился па тестя, который возжелал лишить его спокойного житья и отправить на юг в обиталище воинственных племён.

Ода подзадоривала Ингваря, говоря, что тмутараканский князь сидит на злате-серебре, собирая мыту [93] [93] Мыта - пошлина. с купцов иноземных, коих съезжается в Тмутаракань каждое лето видимо-невидимо. Боярин продолжил убеждать Давыда, а тот упирался, твердя своё: мол, ему Ростов милее и за златом он не гонится.

Находившаяся тут же Любомила в разговоре не участвовала. Ей было чуждо всякое честолюбие, было ясно, что она целиком на стороне мужа. Родной край был Любомиле дороже тёплого моря и богатств, которые скапливаются на его берегах.

Ода незаметно присматривалась к этой миловидной двадцатишестилетней женщине с немного грустными глазами и длинной русой косой. Она старалась представить её в гробу, находя в этом странное удовольствие. Задуманное зло грело душу. Она с большим удовольствием отравила бы самого Давыда, но ей хотелось сначала помучить его за то, что он не встал на сторону Олега и Романа, за то, что не может скрыть своей радости по поводу гибели родных братьев.

Яд постоянно был у Оды, которая каждый день выжидала подходящего момента, чтобы подсыпать его в питье Давыдовой супруге. И вот наконец такой случай представился.

Служанка принесла чаши с медовой сытой [94] [94] Медовая сыта - разварной мед. для Оды и Любомилы, которые сидели за пяльцами одни.

Любомила зачем-то вышла из светлицы. Ода вынула медальон, висевший у неё на шее, и уже протянула руку к чаше, но тут какая-то неведомая сила остановила её.

Она вдруг вспомнила про детей Давыда, которых видела каждый день и которые так и тянулись к ней, особенно семилетняя Варвара. А Любомила носила под сердцем третьего ребёнка.