Вадим Полуян - Ослепительный нож

Бунко повиновался, Раина же спешилась и упёрлась:

- Оставить одну? Ни на шаг! С ней иной раз не справишься. Стали в первых рядах зевак.

По расчищенному бердышниками пространству двигался человек в издирках, в медном колпаке, в железах и грубом вервии на почти нагом теле. Оседлал он палочку, как мальчишка. Держал в руке густо посоленную краюху хлеба.

- Максимушко! Максимушко! - разнеслось в толпе при появлении босого юродивого.

Привлёк он и внимание Всеволожи. Сей блаженный не был похож на пророчествующего Михаила Клопского. Тот пугал грозностью, этот смущал дурашливостью. Почти каждого усмешливо поучал:

- За терпенье Бог даст спасенье!.. За терпенье Бог даст спасенье!

Вот подошёл к молодице, испуганно осенившейся крестным знамением:

- Всяк крестится, да не всяк молится!

Вот подошёл к купчине из рядов красного товара:

- Божница домашняя, а совесть продажная! Кутырь отворотился. Босой страстотерпец припрыгнул на палочке к другому купцу:

- По бороде Авраам, а по делам Хам!

Тот важно протянул благоюродивому голую деньгу да так и остался держать невзятую.

Въехал на площадь Шемяка. Максимушка устремился к нему, протянул заготовленный ломоть:

- Дмитрушко, Дмитрушко, поешь хлеба-соли, а не христианския крови!

Властитель, исказив лик, занёс над лысиной святого человека оружие.

- Дмитрий! - раздался истошный крик из каптана.

Толпа ахнула, ибо юродивый стал невидим. Шемяка выронил меч, вонзил стремена в конские бока и умчался в Кремль.

Над площадью прозвучал другой позов:

- Софьюшка!

Бывшая княжна Заозёрская опознала в толпе зовущую её Всеволожу.

- Взлезай ко мне, ясынька! - протянула былая подруга белые руки.

Боярышня не замедлила принять приглашение. Раина впорхнула в каптан за ней следом.

- Ах, и ты тут, «чесотка да таперичи»? - даже развеселилась Софья, расстроенная только что случившимся.

Каптан вполз во Фроловские врата, вскоре остановился у великокняжеского дворца, ещё не вполне отстроенного, окружённого сходнями и лесами.

Софья тем часом теребила Раину:

- Скажи, дурочка, о своих «привидениях» насчёт меня и государя, моего супруга.

Лесная дева нахохлилась:

- Не скажу!

Переходами женской половины дворца Софья повела Всеволожу и её деву, дабы употчевать гостью и себе отвесть душу, истомлённую одиночеством. Пришла блажь хозяйке отослать сенную девушку вниз, да Евфимия не дозволила. После бани они с Раиной, как равные, сменив воинскую сряду на сличную, сидели пред млеющей государыней, уплетая сладкое печиво, запивая медами и взварами.

- Подскажи-ка мне, ясынька, - вопрошала Софья, - куда вдруг подевался юродивый? Обыскалась его глазами! Так быстро юркнул в толпу?

- Он не прятался в толпу, - возразила боярышня.

- Куда же он спрятался? - не понимала княгиня.

- Просто стал незрим.

Софья выронила надкушенный пряник.

- Ты не свою «чесотка да таперичи», а уж меня за дурочку держишь?

- Софьюшка, - примирительно подала ей упавшее лакомство Всеволожа, - оставим пустые споры, есть к тебе вельми важное дело.

- Печалуешься о ком? - напряглась новая государыня.

Всеволожа кивнула:

- О малютках Василиуса.

- Сие новость! - подняла брови Софья. - Поведай-ка всё, что знаешь.

Выслушав рассказ Всеволожи, она задумалась. Потом с сердцем произнесла:

- Горе с тобою, ясынька! Мятущаяся бездомная сирота! Эк, тебя угораздивает, угораждывает, угораживает - не найду, как и выразиться! - всегда ввергаться не в своё дело! То лезешь под крепостные стены, то ратоборствуешь средь мужей девой-витязем, то встреваешь в чужие смуты. Не передать, сколь зол Дмитрий Юрьич, не поймав сыновей врага. Грядущие супротивники! Не токмо ему, а наследнику, сыну Ванечке. Доищется, что виновница их спасения…

Евфимия перебила:

- Ты - женщина! И не жалко деток? Чьи б ни были.

- Не жги душу! - взмолилась Софья. - Что могу для них?.. А ты ступай вниз, - набросилась на Раину. - Не твоим ушам слышать…

Лесная дева выскользнула из покоя. И вовремя. Спустя миг «ведьме», как её звал Шемяка, не поздоровилось бы. Ибо взошёл он сам. Вид имел мрачный.

- Фишка?.. Ты… тут?

- У меня гостит, - заявила Софья.

- Митя, - улыбнулась ему боярышня, - отчего в солнечный день ненастен?

- Неистребимая! - процедил он сквозь зубы. - Никакой я не Митя. Я государь, властодержец земли Московской!

- Каково державствуешь, государь? - вопросила Евфимия с некоторым озорством.

- Глумотворшица! - ещё пуще озлился Дмитрий Юрьич. - Ведь не ляскалы точишь здесь. Через Софью затеяла вернуть вотчину… Шиш! В твоём тереме живёт Иван Котов, лучший мой боярин. По тебе ж давно келья плачет.

Евфимия поднялась.

- Неуютно тут у вас.

- Митенька! - возроптала Софья. - Окстись, что с тобою нынче?

- Ежедень неприятности! - проворчал Шемяка. - Только что юрод Максимка ошеломил: сгинул, как наваждение. А во дворце узнаю: Федька Басенок ночью из темницы исчез, сринул железа, как истый волхв, прошёл сквозь двери чугунные, стены каменные.

- Басенок, наслышана, воевода отменный, ценный литовский выходец, - вставила Всеволожа.

- Молчи уж! - рыкнул Шемяка. - Доводчики донесли: ты - спасительница детей Василиуса. Веры этому нет. Не по твоим силам дело. А заботушка у меня теперь вот где! - хлопнул он себя по загривку.

Софья задрожала осинкой при последних словах супруга.

- Я вывезла княжичей из обители, - объявила Евфимия. - Могла ли отдать малюток в лапы твоих кметей?

- Ты? - задохнулся новый великий князь. - Ты?

- О-о! - простонала Софья.

- Задуши меня сеном, - предложила Евфимия. - Константина Дмитрича нет на свете. Младшего брата твоего нет. Василиус ослеплён и в яме. Сёстры - под куколями. Заступиться некому. Ну!

Дмитрий Юрьич молчал.

- Отвезла детей к Ряполовским, - продолжала она. - Скрыли их за стенами Мурома. Сама явилась к тебе, решить судьбу малюток по-доброму.

- Явилась… ко мне… - постепенно соображал Шемяка. - Кто подослал?

- Говорю, сама. - Боярышня села на своё стольце как ни в чём не бывало. - Условилась с Ряполовскими и другими. Вернёшь деток родителям, дашь сверженному удел, его бояре будут служить тебе по любви, вправду, без хитрости. Ежели не уладимся, быть великой рати.

- Какой там рати! - сел Шемяка на кованый сундук. - Ярославич Боровский бежал в Литву. К нему ж побежит Басенок, куда ещё? Иван Стрига-Оболенский поцеловал мне крест, пусть и без охоты. Муром же обложу. Ряполовские в нём сгниют с Васькиным отродьем.

- Митя, - тронула Всеволожа его персты на коленке. Он отдёрнул руку, как от пламени. - Меня не бойся, Митя. Я всего девица. В башне можно мучить, сеном удушить. Сказать тебе хочу лишь вот что: Литва рядом - рукой подать! Вечно будешь под дамокловым мечом…

- Каким таким «дамокловым»? - не понял Дмитрий Юрьич. - Довмонтовым? - вспомнил он князя, легендарного защитника, чтимого во Пскове.