Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

Ночь скороталась в сидячей дрёме. Не захотелось укладываться на грязном полу.

Весь следующий день ему не приносили ни питья, ни еды. Поутру стражник, кряжистый бородач из суздальцев, отворил чуть-чуть дверь, но не для кормёжки.

- Выставляй поганую куфу, - потребовал он ночную посудину, которая для подстражника была и дневной.

Повечер явился Ярун Ничей. С ним седенький писальник и волоокий палач. Род догадался о его ремесле по кожаной калите, в коей позванивало железо.

- Толковать сперва будем кое о чём, - сообщил Ярун, делая вперёд шаг, другой… и вдруг падая на руки своих спутников.

- Что с тобою, отец родной? - угодливо пропищал писальник.

- Ничего. Я, должно быть, устал, - встряхнулся главный обыщик.

С писальником повторилось то же, что и с Яруном.

Палач твёрдо шагнул вперёд и с тяжёлым стуком сел на пол.

В приотворенную дверь заглянули стражники.

- Взять его! Вывести отсель! - приказал Ничей.

Бросившихся выполнять приказанье охранышей постигла та же неприятная участь: будто расшибли лбы о незримую, непробойную стену.

- У, окаянный волхв! Сними чары! - завопил Ярун.

Род ни звука не проронил, опершись о противоположную стену, скрестив руки на груди.

Ярун издали осенил его двуперстием и вновь двинулся вперёд. Однако с прежним неуспехом.

- Не богохульствуй, творя крестное знамение окровавленными руками, - произнёс воспитанник волхва Букала.

Чем после этого ни грозил ему Ничей, он не удостоил его ответа. Палач с писальником перепуганно жались к выходу. Мрачные лики стражников чуть виднелись в тени проёма. Наконец все ушли, и дверной засов грохнул. Род подступил к двери и прислушался.

- Зачурался, проклятый волхв! - скрежетал голос Ничьёго. - Через окошко его извлечь? Так ведь раскупоришь окно, сиганёт, не уловишь. Испрошу-ка соизволения выкурить его дымом. Средство - нет ничего вернее!

Ночь прошла без событий. На следующий день вместо дыма Рода попотчевали кружкой тёплой воды и миской жидкого сочива. «Предпочли пыткам скорую смерть через отравление», - заподозрил он. Приложил ко рту пальцы и долго грел их жарким дыханием. Затем опустил два перста левой руки в кружку, а правой - в миску.

- Пытаю посудину: что таишь? - глухо начал заговор ведалец, устремив взор горе, - Мой палец - язык, на нём пот - слюна. Дай знак, пища, сухая и влажная: принимала ли жало ядовитой змеи? У ядовитых змей голова треугольником. У ядовитых змей скулы широкие. У ядовитых змей шея то-о-онкая. У ядовитых змей на голове чешуя… Горький перец отравит курицу. Жареная губка отравит крысу. Егорово копьё окормит хомяка, чилибуха - волка, кокульванец - рыбу, ржаное зерно - корову. Скот не ест ядовитых трав. Ёж не боится яду. Мои пальцы - ежовые иглы. Горькая жизнь отравляет радости. Моя жизнь сладка! Упрёки отравят милостыню. Моя гортань безупречна. Спаси, безар-камень, от окорма. Ядия злая, выйди наружу!

Вода и сочиво посинели. Род вскинул руки от еды и питья и тщательно отёр пальцы карманным платчиком [407] [407] ПЛАТЧИК - носовой платок. , платчик же выбросил в поганую куфу.

Больше его никто не тревожил. Не приносили ни еды, ни питья. Поганую куфу не опоражнивали. Он пробуравил пузырь в окне и сквозь железное решето вглядывался во двор. Кроме серого чернобыла и высоченного тына с острыми палями, ничего не видел. Жажда сушила глотку, язык и рот, лишённый слюны. Голод высасывал желудочный сок. В дверь бесполезно было стучать: за ней - ни слуху ни духу. Род насчитал шесть дней по смене света и тьмы за окном, после сбился со счёту. о нём забыли?

Он лежал калачиком на столе, не в силах ходить и сидеть от слабости, когда за дверью родились голоса, сопровождаемые множеством шагов. Пусть выкурят дымом, он прижмётся устами к разорванному пузырю окна и накрепко смежит веки.

Грохнул засов, распахнулась дверь.

- Коли ты не тать, выходи!

Род сел на столе и увидел перед собой Чекмана.

- Нет, я не тать, - откликнулся он, ощущая себя во сне.

Чекман бросился к нему и с той же силой отпрянул назад.

- Что такое?

Род, убедившись в яви происходящего, сполз со стола, преступил черту и бессильно обвис на груди Чекмана.

- Э, да ты высушен, как пустой колосок! - подхватил его берендейский княжич и без чьей-либо помощи, как младенца, вынес во двор, усадил впереди себя на коня, пустив его лёгкой рысью, чтоб поберечь своего спасенника.

- Что это тут за княжна Текуса в тебя влюбилась? - негодовал Чекман. - Плетью не бить, так голодом уморить велела!

Род наглотался свежего воздуха, ему стало нехорошо.

- Почему я не смог подойти к тебе? Что за нечистая сила окружила тебя? - допытывался Чекман.

- Это я… ограждал себя… от нечистой силы, - задыхался выпущенный заточник. - Я… делал… гуся…

- Какого гуся? - всполошился княжич, - Ты что, бредишь, дорогой? Очнись, друг!

Друг уж не отвечал. И белокурое чело его репкой моталось со стороны в сторону.

- На Пасынчу беседу! Домой! - приказал берендей своей дикой коннице.

Род поправлялся в той же одрине Кондувдеева дома, где ночевал в день убийства схимника, бывшего великого князя Игоря Ольговича. Все здесь было, как прежде, - и широкие ложа в парчовых подзорах, и узорчатые ковры на стенах, и роскошные шкуры пардусов на полу, чтоб нога утопала. Вот разве печь без замысловатых изразцов, только побеленная. По сводчатым окнам, выходившим на север, Род понял, что время послеполуденное: цветная слюда не столь щедро стала пропускать свет. Вошёл Асуп и зажёг золотые светильники по углам.

- Здоров ли наш гость, свет хозяйских очей? - спросил он.

- Помозибо, Асуп, - благодарно откликнулся Род. - Вижу, ты все добро вернул, всех хватал [408] [408] ХВАТАЛО - вор, тот, кто хватает. отыскал?

- Почти всё, почти всех, - озабоченно пробормотал верный страж, - Не зря русские про себя говорят: братки хватки, сестрицы подлизушки!

- Что ты, Асуп! - отмахнулся Род. - Только ли русским любится скорохватом жить?

- У наших той хватки нет, вот и живут в нехватках, - возразил упрямый торчин.

- Не будь логозой [409] [409] ЛОГОЗА - вздорный, спорщик. , Асуп, - погрозил пальцем Род. - Лучше открой, как добро вернул.

- Ха! - усмехнулся ловчивый [410] [410] ЛОВЧИВЫЙ - мастер ловить. страж. - Опять же не зря ваши говорят: на тате шапка горит, а тать и хвать за неё! - Зажёгши крайний светильник, он прибавил уж не заядло, а озабоченно: - Чекман вернулся с ристалищ, да не один, с высочайшим гостем. Кухари мясо режут на кавардак. Пальцы оближешь!

Оберегатель дома вышел с подобающим поклоном. Род по-богатырски потянулся, расправил члены и впервые после недавней пытки голодом ощутил себя здоровым. От Чекмана он уже знал, что у Изяслава с Гюргием мир до рати был недолог. Андрей с дядей Вячеславом и воистым галицким Владимиркой спроворили тот мир хоть скоро, да не прочно. Гюргию остался Киев. Изяславу и его боярам обещалась выдача всего захваченного при последних битвах. Но едва поверженный великий князь прислал своих людей за отнятым, как Гюргий тут же сотворил из пальцев кукиш. Ну и что ж, что опознали все своё? Вот вам Бог, а вот порог. В придачу лёгкая дорога! Напрасно Изяслав посылывал к дядьям: мол, целовали крест, исполните! Напрасно старый Вячеслав увещевал брата. Гюргий с жадностью вцепился в хватовщину [411] [411] ХВАТОВЩИНА - награбленное. : шиш! И вот твердыня Пересопница взята с налёту. Глеб Гюргич изгнан из неё позорно. Изяслав с дружиною - у черных клобуков в Поросье. Эти верные союзники спешат седлать коней - на Киев! Гюргий зайцем удирает в свой Остерский Городец, не обнажив меча. Андрей - за ним, скрипя зубами. А брат и дядя, то есть Вячеслав, по-стариковски остаётся в Киеве, бросается в объятья победителя. Для Рода же но всей этой истории одно было печальнее всего: Улита вновь в Остерском Городце, теперь с ней повидаешься неведомо когда. Вот и мешает выздороветь чёрная кручина. Хоть отъелся, вошёл в тело, а душа не движется к поправке. Сегодня на победные ристания, устроенные вспоможенниками Изяслава ляхами, уграми, чехами, Род не поехал, невзирая на настойчивость Чекмана. Должно быть, знатный праздник развернулся на Подоле на игрищном лугу!