Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

- Гляди-ка! От Кучкова поля до Боровицкого холма сплошь застроено, - удивлялся Род. - Где просеки, коими я проезжал? Где сосны, ели?

- Просеки стали улицами, деревья обратились в венцы хором, - отвечал Яким. - А детинец узнай попробуй!

- Да, расщеперился! - отметил Род. - На стенах ещё смола не обсохла. А заборола - знай наших! Не уступят и киевским.

- Киев уже Владимиру уступил, скоро Москве уступит, - пророчески возгласил Яким, - Последний стоящий господин на киевском столе был наш же Гюргий-покойник.

- Остерегал я Гюргия избегать пиров, - вспомнил Род.

- Ты уже слышал, что пир стал причиною его смерти? - спросил Яким и продолжил: - У Петрилы Осьменника пировал. Ночью помер. Всего-то великокняжествовал два года, а боролся за это чуть ли не двадцать лет. Не окормил ли его Петрила?

- Не окормил, - уверенно сказал Род. - Я не видел на его смертном лике действия отравы.

- Где ж ты мог лицезреть его смертный лик? Во сне? - не сдержал насмешки Яким. - Во сне все шиворот-навыворот. А ненавидим был Гюргий в Киеве - это истинно. Всех суздальцев и любимого сына его Василька кыяне тотчас пограбили, многих поубивали, самого погребли не по-княжески - не в берестовской обители Спаса рядом с родителем Мономахом, а за городом. И заднепровский дворец его, именуемый Раем, превращён был кыянами в сущий ад. Впрочем, поделом. Берладник служил ему, как отцу родному… Вдруг окован, доставлен за приставами в Киев. За что? Просто-напросто Гюргий согласился выдать его Галицкому князю. Тот, вишь, испугался: не отымет ли изгой вотчину, коей лишил его преступный Владимирко.

- Почему преступный? - возразил Род. - Наши князья уже не считают отнятие дедовских столов у сородичей преступлением.

- Владимирко - клятвопреступник! - поднял палец Яким.

- А разве не привычны наши князья преступать крестоцелование? - вздохнул Род.

- Владимирко хулил крест при этом! - повысил голос Яким. - Когда киевский боярин напомнил о его крестоцеловании, галицкий самовластец заявил: «А крестик-то ма-а-аленький!» В тот же день упал в церкви на повечерии - и душа из тела!

- Однако чем завершилась поимка Ивана? - напомнил Род.

Яким перевёл возбуждённый дух.

- Митрополит вступился перед Гюргием за беднягу.

- Жаль Берладника, - сказал Род. - Увезла его жена-гречанка в Солунь. Только отравители из Галича добрались и туда.

- По слухам, Иван умер от отравы, - кивнул Яким. - Тебе уже сказывали? - Не получив ответа, он продолжил: - А вот Изяслав Давыдыч не в пример Гюргию отказал Галицкому князю. Тот и его просил выдать Берладника. Не отдал! Напротив, силой оружия попытался достать для Ивана Галич. Через то лишился великокняжеского венца.

- Все ж таки он носил его! - оживился Род. - А ведь за много лет до того я видел его в этом венце.

- Опять во сне, братец? - усмехнулся Яким. Поскольку Род промолчал, он закончил рассказ о судьбе Давыдовича: - Вскорости опекун Ивана вновь стал великим князем и тут же погиб в битве с только что побеждёнными.

- Конный жердяй-варяг рассёк ему саблей голову, - подсказал Род. - Князья-соперники нашли его плавающим в крови. Он просил воды, ему дали вина…

- Погоди-ка, - отшатнулся Яким. - Ты был далеко за морем. Откуда такие тонкости можешь знать? С кем до меня встречался?

- С кем встречался, того там не было, - сказал Род. И кончил о Давыдовиче: - Разный был человек. А друг оказался верный.

- Что такое друг? - махнул рукой Яким. - Нынешний друг как солнышко: чистое небо, и друг с тобой, а чуть гроза - он уже за тучками.

- Быть настоящим другом - не разлучаться ни в добре, ни в зле, - уверенно сказал Род. - Ведомо ли тебе, как в захолустном городке, откуда Изяслав Давидович отлучился, оставив воеводой Берладника…

- Ты говоришь о неудачной осаде Выри? - подсказал Яким.

- Не знаю названия. Знаю только, - продолжил Род, - Иван спас подружию своего господина и всю его казну, вынудив Ольговича отойти. В тот раз Изяслав Давыдович был гоним и одинок.

- Не верю, что двадцать лет ты отсутствовал, - пробормотал Яким. - Однако на твоих же глазах, - встрепенулся он, - Берладник предательски бросил Святослава Ольговича, когда и тот был гоним и одинок.

- Ну, не из каждых двоих составляется пара друзей, мой милый, - назидательно сказал Род и выглянул в окно. - В детинец въехали! Хоромы-то высоки! Шапку потеряешь, на конёк глядючи. А дворец! Затейливее, чем Ольговичев в Новгороде-Северском.

- Дворец заселён, да не завершён, - указал Яким на леса по стенам с северной стороны.

- А чья это там хоромина так прилепилась ко дворцу? - обратил внимание Род на слишком близкую к лесам кровлю соседнего терема.

- Нынешний Андреев любимец Михн под государево крылышко прилепился, - объяснил Яким.

- Слишком жмёмся к сильнейшим, оттого и выгораем дотла, - поднялся Род, открывая дверцу карети, замершей у высоких резных ворот.

- Догадайся-ка, кто подружия Михна, - повёл гостя Кучкович по каменной мостовой своего двора. - Твоя старая знакомка.

- В жизнь не догадаюсь, - признался Род. - Не богат я знакомыми женска пола.

- Лилянку помнишь? - спросил Яким.

Род даже остановился.

- Лиляна нынче - боярыня?

- Волею государя, - подвёл его к крыльцу обладатель не менее лепых хором, чем у Михна. - В твоих свиданьях с сестрой Лилянку сочли пособницей. Андрей решил отдалить её незаметно. Прежде Михн вознамеривался взять княгинину девушку на любок, да не тут-то было. И вдруг вышел приказ: женись!

- Однако государь ваш - сваха искусная! - усмехнулся Род.

- Ещё какая искусная! - ввёл его в дом Яким. - Бедную Граниславушку, племянницу мою, свою дочь, выдал за князя Вщижского. А тот возьми да помри! Ой, как сестрица Улюшка убивалась на скоровертой [493] [493] СКОРОВЕРТО - опрометчиво. свадьбе!

- У-у-уй! - несдержанно выкрикнул Род. - Злец Андрей! Зачем за старика выдал? Улите мстил?

Они уже взошли, стояли посреди сеней.

- Шш! - приставил палец к губам Яким, - Еванфия моя спит поблизости. Завтра познакомлю. Сейчас идём ко мне в ложню, никого не будя. Ляжешь на моем одре. А я - рядом. Лавка широкая!

- Испить бы перед сном, - облизнул губы Род.

- Испить можно, - засуетился Яким, - Да за напиток не обессудь. В моем поставце - не погреб. Выпьем по фиалу черкасского…

Иуньской ночью слюдяные окна были светлы, не потребовался светильник.

- Нет, не со зла порушил Андрей жизнь Гранюшки, - продолжил Яким, пригубливая вино. - Просто дурости нет пределу. Пригревал о ту пору гонимого Изяслава Давыдыча, тот замолвил словцо за родственничка, вот и скосил красавицу скороверт.

Род никак не мог успокоиться:

- Самовластец!

- Ещё какой! - подхватил Яким. - Епископа Леона Ростовского прогнал, возвернул и опять прогнал…

- За что? - удивился Род.

- Н-ну. - Яким не торопился с ответом. - Бирючи лгали, будто владыко священников разорял умножением храмов.