Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

- Не моя! Не моя! - шептал Род, рухнув на дощатое ложе, застланное кошмой.

Что же это, живое, все наполняющее, могучее, разом покинуло его, выдернутое насильно? И опустело тело, словно безъядерный орех.

Яким с Вятчаниным поначалу опешили, затем бросились к нему.

- Помилуй, братец! Что стряслось? - теребил Кучкович.

Шишонка, приподняв голову упавшего, прижимал к его устам ендову с вином.

- Выньте из груди нож, - просил Род.

Спасатели переглянулись: какой, где нож?

- Снимите с головы шлем. Он сдавил лоб, - просил явно уж бредивший больной.

- Шлем сняли, - делал ложные движения Яким, - нож извлекли…

Род сам понимал, что бредит, но ощущал нож в сердце, шишак на лбу и путался между бредом и явью. Только что Яким был один - и вот… два Якима. А в кишках возбуяние, как от несвежей пищи. Руки и ноги немы - не шевельнёшь!

Бестолково и бурно соборовали над ним Яким с Шишонкой, решая, что предпринять. Вот к их голосам примешался ещё один… Как подсказала память, голос Силки.

- Человек… именем Пётр… желает видеть тестя своего…

- Зятёк Пётр? Веди его скорее, - велит Яким.

И - последнее, что услышал Род. Пётр, зять Якима, произнёс страшные слова:

- Государыня наша великая княгиня Улита Степановна только что покинула земную юдоль!..

Очнулся он в светлой одрине, значит, перенесли из подземелья наверх. Солнце ослепительно глядело в распахнутое окно.

- Ожил, кормилец? - склонился над ним Силка Держикрай.

Род шевелил губами, не слыша собственных слов:

- Где… она?

Силка, захлёбываясь, поведал, что поезд усопшей великой княгини давно ушёл, государь покинул Москву, оставленный им тиун не проявляет усердия в розыске скрывшегося боярина. Поначалу оказал рвение, разослал ищеек, да без толку. Решил: улетела птичка из города, а в лесу не поймаешь. Вот и перетащили болящего ближе к солнцу и воздуху.

- По-гре-бе-ни-е, - трудно вымолвил Род.

- Погребена, - успокоил Силка. - Схоронили матушку во Владимире в златоглавом храме Богоматери. Великий князь давно в Боголюбове со своим двором.

- Я… давно? - попытался выяснить Род.

- Месяц почти колеблется твоя милость между жизнью и смертью, - объяснил Держикрай. - Кормишься из рук. По надобности не можешь встать…

- Где Вятчанин?

- Со дня на день вернётся. Ищет укрытия понадёжнее. Яким Степаныч строго наказал позаботиться…

- Яким… уехал? - беспокойно зашевелился Род.

- Тюх-тюх-тюх-тюх! - заботливыми руками угомонил его Держикрай, - Яким Степанович, уходя, обронил случайно, - потайну зашептал он, - мысль свою обронил как бы про себя. А я слышал.

- Ш-што? - не понял Род.

- Он изрёк, - продолжал шептать Силка. И, словно посольник, передал заповедные слова: - «Если братцу не дадут жить, клянусь убить самовластца!»

Род прикрыл веки, всей внутренней силой сосредоточился, жаждая узреть, где сейчас Яким, что с ним, чем занят… И не увидел ничего.

Тем временем слуга-сиделка деловито бормотал:

- Нынче же приведу лечца. Теперь место подходящее. Пускай лечит…

- Никаких лечцов. Я сам себе лечец, - строго сказал Род.

По его наказу Силка принёс короб с травами, жбан кипятку, ступу с пестом. Под приглядом господина стал изготовлять питье.

- Как ты говоришь? «Если братцу не дадут жить…»? - переспрашивал больной.

- «…клянусь убить самовластца!»- с готовностью повторял Якимовы слова Силка.

А повечер явился Вятчанин.

- О, одолел свою хворобу, богатырь Найдён! - обрадовался он. - А я из самой что ни есть чащобы, из столицы бродников. Азгут-городок тебе кланяется. Лежбище готовит безопасное. Заботится сам атаман Могута.

- Жив ещё Могута? - отозвался Род.

- Жив старый ястреб! - сиял Шишонка. - Высох, аки перец, поседел, аки чеснок, а силушка не убавляется.

Воспрянувший больной кивал, переводил дух, но разговор поддерживать ещё не мог: сами собой смежались вежды, немел язык… Вскоре Вятчанин с Держикраем на цыпочках покинули одрину.

Крепко было у давешнего бродника намерение немедля увезти Рода от греха подальше. Однако постоялец проявил упрямство: не желал ехать, не поправившись. Обещал через седмицу быть здоровым. И зелье из травы-девятисила не подвело. Спустя неделю стал на ноги. Слабость ушла, хотя глубоко скрытая мука осталась.

- Я тебе надёжную охрану дам, - сжал кулак Шишонка.

- Ни одного охраныша! - настоял Род. - Во мне есть сила, да со мною Силка, - шуткою прервал он возражения опекуна.

Хозяин становища так и не постиг причины этого упорства, а постиг бы, ни за что б не уступил.

Перед отъездом крепко обнялись.

- Увидимся ли? - хлюпнул носом старый бродник.

Род заглянул в его бесцветные глаза и впервые за много лет не разглядел судьбы в чужих зрачках. Отнёс это на счёт болезни, понадеялся, что время все его способности вернёт на прежние места. Даже не заподозрил, как ошибся. С лёгким сердцем чмокнул старика в лысину.

И вот помчалась шестерня по путанице улиц. За много впереди жались прохожие к высоким тынам.

На улице Великой у Боровицкого холма пришлось призадержаться, попав в затор. Род окликнул Силку:

- К какой дороге правишь?

- Вестимо, к Старо-Русской, - обернулся тот.

- Правь ко Владимирской.

Держикрай сперва не понял, поняв же, осерчал.

- Глумишься, твоя милость? Непойманная птица сама летит в силки?

- Лети, куда велю, - сурово молвил Род, не затевая спора.

Однако Силка шестым чувством уяснил намеренье хозяина. Переклонясь к карети, мрачно произнёс:

- Не ищи умершего…

Род дрогнул: парень будто знал берестяную грамотку Букала. Одна из заповедей: «Не ищи умершего». Однако путник тут же успокоился: «Я ищу сына!»

На становищах Силка хлебал щи, скорбно глядя на хозяина. О сыне он не знал. О плаче Родовой души по отошедшей в иной мир княгине - так и видно по лицу! - догадывался.

Коней уж не меняли, оскудев средствами. Неторопливо отдыхали вместе с ними. Да и в пути их берегли, не гнали во всю прыть. Время путное растягивалось. И все-таки Андреева столица приближалась.

Вот наконец и земляной вал. Волжские ворота… Все здесь как в Гюргиевой столице Суздале: перекрестье главных улиц, в средоточии - церковь Богородицы и, само собой, как водится, - детинец.

В сравненье с Суздалем Андреевой столице придавали вящее величие Золотые ворота под стать киевским. И Кремль на Клязьме ну ни дать ни взять - двор Ярославлев на Днепре! Проникли сквозь врата детинца в Печёрный город, среднюю часть крепости. Остановились перед высоким каменным храмом с золотыми куполами.

- Златоверхий Храм Богоматери! - торжественно объявил Силка и деловито зачастил: - Сыщу место для постоя, разгружусь, заеду за тобой. Будь осторожен…

Род его уже не слышал. Устремился в храм, не удивляясь, что в будний дневной час дверь церковная не заперта.