Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

Пришли на память смертнику слова великокняжеские: «Не вскрывай моей семейной тайны». Его таинственная смерть не вскроет этой тайны. О ней узнают самые ближайшие, кого она коснётся. Глеб! Чем ответит юный Глеб на убиение отца, которого и знал-то миг? Уйдёт от мира, укроется от зла под иноческой понкой. Зато Яким… уж он-то досочится и от зла не отойдёт. В ужасное деянье может воплотиться клятва, подслушанная Силкой Держикраем: «Если братцу не дадут жить… клянусь убить самовластца!» Господи, не попусти!

Три возчика переговаривались хмельными голосами. Не кмети, не охраныши, а грязные головники в пестрядинных рубахах, в грубых портах.

- Кафтанчик ладненький. Как раз по мне.

- Сапожки востроносенькие доброй кожи. Ох, не придутся к моей голени, придётся надрезать.

- Кляп вам в рыло! - Это голос с передка. - Жеребьеваться будем.

- Как жеребьеваться?

- Грош надкушенный метать.

Уже делили шкуру неубитого медведя. Уже он для них труп. Какое дело, когда сгорит сноп, брошенный в огонь? Его уж нет.

Вот пара пегих замерла. Телега стала. Его подняли, понесли… Как слегу, прислонили к жёсткому стволу осины-великанши. А лес притих, ждёт солнца, чтоб тут же огласить мир птичьим щебетом.

Головники стянули книзу верхушки двух берёз, связали их, как обвенчали. Осталось к каждой привязать по ноге несчастного и разрубить вервие. Берёзы выпрямятся, разодрав жертву пополам.

Три парня, отирая потные ладони о штаны, перемигнулись.

- Вынь кляп, а то и крика не услышим. Тут самое забористое - крик!

Простые конопатые усмешливые парни. Морды уже пухлые, испорченные морды питухов. Кляп вынул самый младший, явно смешанных кровей. Отец, должно быть, яшницу ласкал, с Дикого Поля пригнанную.

- Разоблачать? - спросил подельцев рыжий, волжанин выговором.

Самый старший, самый мрачный кивком велел раздевать жертву. Именно он предполагал жеребьеваться.

- Дозвольте совершить молитву, - попросил Род.

- На что волхву молитва? - спросил любитель жеребьёвки.

- Я не волхв, - ответил Род. - Я, как и вы, христианин.

Сравненье рыжему понравилось.

- Мы - христиане! - заявил он с гордостью. - Молись.

- На что молиться-то? - спросил сын половецкой яшницы. - Иконы нет.

- Вот солнышко. - Смертник поднял взор на глаз Сварога, выглянувший из-за трепетных вершин, - На солнышко и помолюсь… Снимите храпы [500] [500] ХРАПЫ - путы. с рук.

Рыжий подошёл, распутал сыромятные ремни.

- На руках не убежишь!

Род с благодарностью взглянул на трёх головников. Один грыз коготь, другой почёсывался, третий смотрел в землю. Им было невтерпёж. Хотелось поскорее кончить дело - и айда подальше от лихого места! Их занимала не молитва смертника, а его крик. И все же развязали руки. Чем отблагодарить за эту милость? Добрым словом? На что им добрые слова? И сразу ожил в памяти наказ Букала: «Одари своих убийц». Так вот к какому часу эта заповедь! Соображенье тут же подсказало, как выполнить её.

Молящийся согнулся в поясном поклоне. Миг понадобился, чтоб коснуться нужных швов одежды, надорвать один из них, извлечь перстень Жилотугов… Ещё миг - вознести его над головой, зажатым в пальцах так, чтоб солнце, отразившись в самоцвете, брызнуло цветным сияньем в алчные очи трёх головников. Ещё какой-то миг они стояли, как ослепшие. Затем все трое разом бросились вперёд… Перстень, пролетев над ними, упал в траву, и тати ринулись назад…

Червеподобно ползая, сшибаясь лбами, они искали вожделенную добычу и нашли. Трое сплелись в клубок, как одно тело, и покатились, хрипя и вопия…

Поднялись двое. Один остался на земле, тот, что помладше. Не обнимет больше сына пленённая лесовиком степнячка, ежели ещё жива. Подельцы ошарашенно взглянули на убитого. И рыжий волком бросился на старшего. Значит, у того был перстень. Любитель жеребьёвки сбил хваталу с ног и сам же рухнул, перехваченный повыше щиколотки. Опять катались по траве, пока захватчик перстня не поднялся, задушив соперника. Не глянув на него, он принял бычий вид и пошёл к смертнику. Вихры двумя рогами торчали на косматой голове.

- Один сумею порешить тебя, проклятый солнцепоклонник! - пообещал оставшийся в живых.

Род, сидя на траве, пока кипела драка, пытался снять храпы с ног. На сей раз попалась сыромять такая - не разорвёшь её, хоть лопни. А узел до того хитёр, не разгадаешь. И все же пальцы Рода нащупали в нем слабину. Жила начала распутываться. Хотя бы времени чуть-чуть побольше! Головник уж близко. С ним, по ногам связанный, не справишься.

По вытянутым пальцам, по подкрадыванию быкоподобного убийцы Род понял, что тот намерен удушить его, как рыжего. Способней будет раздевать. А после можно разодрать на двух берёзах нагого мертвяка. Что ж, мёртвым быть разорванному лучше, чем живым.

- Йа-а-а! - завопил безумный людозверь, бросаясь к Роду.

Но хотя руки смертника были свободны, не произошло борьбы. Кат ткнулся мордой в землю. В спине его торчала тонкая короткая стрела. Обычно в этих безотказных стрелах - яд. Они не поражают глубоко, достаточно укола.

Род глянул по-над росчистью. В просвете просеки в трёхстах шагах, на расстоянии дострела, увидел всадника. Тот подскакал, сминая росную траву, взбивая земляную ископыть…

- Повремени, боярин! Чуть повремени…

Нож резанул по храпам. Ноги свободны. Род - в объятьях Силки Держикрая…

Хвойное сушьё в костре искрило. Из чащи раменья [501] [501] РАМЕНЬЕ - лес рядом с полем. виделось поле с булавочной луной в июньском светлом небе.

- Вот уж и червец стали именовать по-новому - иунем, - завязывал беседу Силка.

Молчание…

- Сегодняшняя ночь - купальная, - объявил Силка. - Вскорости наступит час цветения разрыв-травы.

- Когда нальёшь мне кипятку? - поторопил Род безучастно. - Никак не уйму дрожь.

- Далече ускакали мы от страшной той поляны, а ты не успокоишься, боярин, - вздохнул Силка. - Потерпи чуть. Мой горшочек-скорокип уж начал запузыриваться… - Он сунул руку под одежду, достал с груди перстень Жилотугов. - Вот… вынул из руки убитого головника. Так зажал, едва извлёк. Три чужих смерти враз вместо одной твоей, и всё - перстень!

Род молча взял реликвию. Потом спросил:

- Что в поле смотришь?

- Так ведь там кони наши застреножены, - ответил Силка. Переждав молчание, он вновь воззрился на пепелёсый небосвод над синим морем ржи: - Напасть какая нынче на луну: не наливается, а будто усыхает на подъёме…

В то же время он заметил, что господский взгляд блуждал не в небе, а в огне костра, будто в нем бывалец-господин искал некую тайну. Однако потерявший дар воспитанник волхва, как ни сосредоточивался, ничего в огне не видел.

- Ну что уставился? - вскинулся он на Держикрая. - Гляди в поле на свою луну.