Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

- Ты… ты живой? - по-щучьи разевал он рот, как выброшенный на песок из родной тины.

- Кто он? - Родислав кивнул на обвинителя Анбала.

- Кузьмище… Кузьма Кыянин…

- Ах, Кузьма Кыянин…

Род положил отрубленную руку на грудь убитому.

- Поди, Анбал, и принеси, чем накрыть тело.

- Где я возьму? Дворец разграблен…

- Ты ключник. Знаешь что и где, - выпрямился Род.

Ясин торопливо удалился.

- О, господин мой, господин мой! - запричитал Кузьмище, склонясь над телом. - Как не учуял ты лихих врагов, когда они на тебя шли? Как не сумел их одолеть? Ведь ты одолевал булгар поганых! - Кыянин посмотрел в сторону Рода. - И этот из их числа!

Род, проследив за его взглядом, заметил рудую каплю на своём корзне. Стало быть, от княжеской отрубленной руки… Однако на подозрение Кыянина он не ответил. Не было сил пускаться в разговор. И не подумалось, чем это обернётся для него.

Вернулся Ясин из дворца, принёс ковёр. В него и завернули тело.

- Помоги отнести в церковь, - велел Род.

Снесли втроём. Церковь оказалась запертой. Анбал привёл пьяного сторожа. Тот отказался отпирать:

- Бросьте в притворе. Вот носятся, нечего делать…

На крупный разговор сошлись зеваки. Все с ранья были пьяны. Всех боголюбовцев споили погреба великокняжеские.

Кузьмище вновь запричитал:

- Уже тебя, мой господин, твои холопы знать не знают! Бывало, из Царьграда гость придёт иль из какой иной страны, христианин ли из Руси, поганый ли из Поля Дикого или латынец фряжский, прикажешь: «Поведите его в церковь в ризницу, пусть смотрит истинное христианство, крестится…» Бывало, и крестились многие. Узрели славу Божию и украшение церковное. Теперь везде восплачут по тебе… Свои же не пускают тебя в церковь положить…

Род, взявши за плечо, остановил Кыянина:

- Слезам не время. Приведи попа. Чтоб государь был похоронен по поставу.

Кузьмище, всхлипывая, удалился. Сторож запер дверь в притвор.

Род обернулся к Ясину:

- Веди к Якиму.

Анбал повёл, клюя покляпым носом после кровавого ночного пиршества. Род глядел по сторонам, стремясь запомнить путь. Боярские хоромы, у коих бревна-то ещё не потемнели, жались ближе к дворцу. Далее тянулись избы и с ними вперемежку - терема дружинников.

- Всех за ночь кончили, - изрёк Анбал, убавив шаг и поравнявшись с Родом. - Постельничий Прокопий, воевода Михн… Да что там!.. Всех!.. Вот Жидиславич, кажется, убег. Да вот Кузьмшцу ты мне помешал прогнать из жизни.

- Жаль, государя твоего убить не помешал, - глухо отозвался Род.

- Я на него… он на меня… - путался в речах Анбал, - Когда я на него напал, он на меня кричал: «О, Горясер!.. [502] [502] ГОРЯСЕР - убийца святого князя Глеба. Ты Горясер!» Какой я Горясер? Тот был наймит, я - мститель!

- Чей мститель, дурья голова? - потерял выдержку Род.

- Твой! - нагло посмотрел ему в лицо Анбал. - Яким сказал: «Ныне казнил брата, завтра казнит нас. Промыслим об этом князе». Вчера у Петра, своего зятя, он нам так сказал.

Род учуял смрад из уст Анбаловых.

- Ты пьян!

- Мы все нынче пьяны, - пробубнил Ясин. - У входа во дворец нас объял страх. Спустились в погреба и охрабрились чем покрепче. Потом охрану вырезали. Постучали в княжескую ложню.

- Много вас было? - спросил Род.

Ясин посчитал в уме:

- Двадцать… вроде двадцать.

- Он вам открыл?

Ясин опять задумался. Стал вспоминать:

- Ефрем Моизич - у него голосок тонкий - позвал, чтоб вызнать, у себя ли князь: «Господине! Господине!» Государь спросил: «Кто там?» Ефрем проверещал, будто постельничий: «Прокопий». Мы слышали, князь молвил спальному прислужнику: «Поробче, а ведь это не Прокопий?» Я подскочил, ударом ног высадил дверь… Тьма была в ложне хоть глаз коли. Наверно, Андрей Гюргич искал меч святого убиенного Бориса-князя. Этот меч всегда держал он в головах, как знал, что пригодится. Да я днём ещё убрал его, ключи-то у меня! А меч-то греческой работы. Ефрем Моизич прочёл надпись на мече: «Пресвятая Богородица, помоги рабу твоему… В лето по Христе…»

- Так вы боролись с безоружным? - спросил Род.

- Мы не боролись, мы убивали, - поправил Ясин. - Однако Андрей Гюргич был силен! Первого же уложил… Впотьмах решили: сам князь упал. Добили своего же. Андрей же Гюргич отбивался и ругал нас на чем свет…

- Ругал? - остановился Род, пытаясь с ясностью представить ужас этой ночи в кромешной тьме великокняжеской одрины. - Что говорил?

- Ругал нас: «Нечестивцы!» - вспоминал Анбал. - «Какое зло я сделал вам? Прольёте кровь, Бог отомстит мой хлеб!» Долго он держался. Мы друг друга переранили. А я во тьме хорошо вижу. Князь упал от моей сабли. Мы побежали… Внизу Ефрем Моизич остановил: «Государь сошёл с сеней. Я видел». Тогда Яким велел: «Ну так пойдёмте искать его!» Все слышали стон. Он внизу затих. Кучков зять Пётр взял у меня свечу, нашёл кровавый след. А уж Ефрем Моизич поднял хай: «Погибли! Мы теперь погибли! Скорей ищите!» Скоро его нашли. Наш государь сидел под лестницей за каменным столпом. Первым ударил Пётр, да не попал, только отсек десницу. Яким добил Андрея Гюргича…

- За что? - простонал Род. - За что такой позор?

- Не за тебя? - осклабился Анбал.

Лживые бесы заиграли в выпуклых его зрачках. Род отвернулся, спросил, куда пришли. Узнал: пришли к Петру, Кучковичеву зятю, где собирались накануне.

Взошли на сени. За большим столом, пригодным более для пира, чем для чего-либо иного, стоял Яким. Он говорил Петру, держа берестяной лоскут в дрожащих пальцах:

- Вот принесли ответ владимирцев.

- С чем посылывал ты во Владимир? - спросил Пётр.

- На рассвете послал им упредительную грамотку: «Не собираетесь ли вы на нас? Так мы готовы принять вас и покончить с вами. Ведь не одной нашей думою убит великий князь. Есть среди нас ваши сообщники». - Яким прибавил: - Про сообщников я ради страху приписал.

- И что ж владимирцы? - насторожился Пётр.

- Этих холопов-каменщиков, как их называют ростовчане, наш подвиг привёл в ужас, - поморщился Яким, - Они ответили: «Кто с вами в думе, тот пусть при вас и остаётся, а нам не надобен…»

Яким отшвырнул грамотку. Пётр почесал в затылке.

Ефрем Моизич за другим концом стола священнодействовал над грудой драгоценностей: монеты золотые и серебряные складывал слева от себя, каменья-самоцветы скучивал справа, кресты наперсные, огорлия, а также кольца, серьги, наручни [503] [503] НАРУЧНИ - браслеты. слагал перед собой. Тут подошёл к нему Анбал, сгрёб, сколько позволяли толстые кровавые персты, и опустил в бездонный свой карман. Моизич побелел лицом и не сказал ни слова.

Тем временем Яким на шум вошедших поднял взор, обвёл палату мутными глазами и увидел Рода.

- Братец?.. Жив!..

Он распростёр руки и… пошёл на названого брата, будто не Род казался призраком, а сам он обернулся страшным упырём, принявшим чужой образ. Лик, кудри, очи рано постаревшего Якима… даже голос - и на всем адова печать!