Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

- Конь потерял подкову, - сказал Полиен.

- Дрянная примета, - помрачнел Иван Гюргич.

- Не всякой примете верь, - попытался утешить Род, хотя у самого грудь свело от дурного предчувствия.

В первой же попутной деревне с неприятным названьем Облазня Полиен отправился отыскать кузнеца. Род с князем улеглись на траве, подложив под головы седла.

- Три года назад в такой же месяц червец жил я в лесу, никакого горя не ведая, - вспомнил юноша. - И вот за три года - тридцать три несчастья!

- Чует моё сердце, - вслух говорил Иван Гюргич о своём, - Полиен все кузни обойдёт, нековань [325] [325] НЕКОВАНЬ - не подковав коня. воротится.

Так оно и случилось.

- Всю Облазню облазил! - жаловался оружничий. - Говорят, кони - на войне, кузнецы - на покосе.

Шагом поехали по дороге, не видя избавленья от нечаянной беды. И вдруг на самом краю Облазни у пластяного амбара - подковочный стан, в коем подтягивают коней на подпругах для ковки. Полиен бросился к амбару, а вернулся ни с чем:

- И на сей кузне кузла [326] [326] КУЗЛО - ковка; КУЗЛА НЕТ - не работают. нет.

- Постереги коней, - велел князь. - Мы с боярином взойдём в избу.

У хозяев был дом-пятистенка. В первой избе у печи за столом сидел смурый бородач. Со всей солидностью представились ему князь с боярином. Кузнец бровью не повёл на их знатность.

Назвался сквозь зубы:

- Васко Непейцын.

На просьбу подковать коня, помотал головой:

- Недосуг. - На обещание щедро заплатить спросил: - Много ли?

- У кузнеца что стук, то и гривна, - задабривающе улыбнулся князь, кинув на стол гривну серебром.

Кузнец, сунув жалованье за голенище, выставил гостям жбан житного квасу. Потом растворил оконницу, увидел у подковочного стана Полиена с конём и сказал:

- Отдыхайте, только без разговору, нежеланные господа. Жёнку не разбудите с дочкой, - И вышел.

- Щедро ты одарил его, князь, - удивился Род.

- От безвыходности щедрость, - пояснил Иван Гюргич.

Тут в другой избе прозвенел долгий стон, не бабий, а девичий. Вот он сызнова зазвучал, вызвал глухие вздохи и причитания.

- Васко! Куда ж ты сгинул? - огласил избу грудной вопль. - Умудряет Бог слепца, а черт кузнеца!

- Муж - кузнец, жена - барыня? - истиха пошутил Иван Гюргич.

В следующий миг обнаружилось, что тут не до шуток. Стоны достигли пронзительных высот, а кузнечиха взмолилась:

- Да помоги ж мне поднять её!

Князь Иван, не раздумывая, кинулся в другую избу, Род - за ним, то ли удержать, то ли помочь.

Ни того, ни другого он не успел. Остановившись в дверях, соединявших избы, понял: в доме тяжело болящая. Она лежала на высоком одре головой к окну. Волосы черным ореолом обрамляли бледный лик на большой подушке. Больная оказалась юницей редкой красоты, будто сошла с иконы, что видел Род в новгородском Богородичном храме. Бледность устрожала её лицо, но не портила. Маленькая черноглазая женщина хлопотала над ней, пыталась приподнять, чтобы дать испить, да не могла из-за резких метаний, бросающих больную со стороны на сторону.

- Отечик-огуречик! Матынька-дынька! - лепетали непослушные губы. Однако большие глаза смотрели осознанно, больная была в полной памяти.

Она словно не замечала вошедших, зато черноглазая хозяйка глядела на них испуганно:

- Кто такие? Где мой человек?

- Князь с боярином остановились у вас. - Пояснил Иван Гюргич. - Твой человек нам коня подковывает.

После этого мать, как и дочь, перестала на них обращать внимание.

- Русана! Русаночка! - приговаривала мать, пытаясь поднять больную одной рукой, а другой держала питье.

Князь Иван помог ей, потом положил ладонь на высокий лоб девушки и отёр руку о край корзна.

- Лихоманка, - определил Род.

- Ни знахаря, ни лекаря, - пожаловалась хозяйка. - Злосчастная страна!

- Ты гречанка? - полюбопытствовал князь Иван.

Женщина не ответила. Вошёл кузнец в копоти и в поту.

- Как она, Евстолия? - дрожа голосом, спросил он и с крутым неудовольствием зыркнул на гостей. - Конь вас ждёт.

- Осмотреть дочку не дозволишь ли? - спросил Род.

- Конь вас ждёт! - закричал кузнец.

- Зря ты так, человече, - начал было князь.

Но хозяином овладел такой внутренний пожар, что оставаться в избе стало невыносимо.

На дворе Род сказал князю:

- Лихоманка заразна. Омой руки, Иван Гюргич.

- Что там, пустяки!.. А до чего ж хороша! Не простолюдинка - королевна! А кузнечиха - неведомых кровей чага. Да кузнец дурень. Ты бы смог исцелить их дочь? - Говоря это, князь оседлал подкованного коня и уже скакал рядом с Родом и Полиеном. - Ты бы, я мыслю, спас Русану, - продолжил он, - Такую диву не спасти грех. А я бы взял её в Суздаль. Да туда же велел бы доставить твою Улиту. Сыграли бы сразу две свадьбы, а? Что молчи шь?

- Воин-мечтатель! Ушам не верю, - откликнулся Род.

А все же приятно было слушать такие речи. И не верил он не ушам, а судьбе, у коей редко благие мечты сбываются. А князь тем временем как помешанный рассуждал и вздыхал о больной Русане.

Догнали сторожевой отряд. К ночи въехали в деревянный лесной городишко, даже без окрепных стен, с лёгким тыном поверх переспы.

- Что за город? - спросил Полиен у встречного мужика.

Тот вёз сено на двух берёзах, которые волоком тянул сивый мерин.

- Колтеск, - ответил мужик.

- Последний мой город, - вслух высказал князь Иван непонятные окружающим слова. Почему последний?

Ночью Рода вызвали в большой дом, где остановился Ольгович. Сам бывший северский властитель вышел к нему и велел следовать за собой. Они взошли в повал ушу. Там на волчьих шкурах под шерстяным покрывалом в мокрой рубахе лежал князь Иван. Тройчатый свешник прибавлял духоты.

- Вот… Род… чем одарила меня… красавица, - пролепетал Гюргич.

- Лечец грек Истукарий смотрел его, - сообщил Святослав Ольгович. - Сказал, сыпная болезнь - то ли красуха, то ли краснуха. А снадобья в походе у него нет, готовить не из чего.

- Посветите поближе, - склонился к одру выученик Букала, - А ты, Иван Гюргич, раскрой рот пошире. Говорил тебе: омой руки… - Выпрямившись, юный ведалец произнёс: - Воспаление зева. - И обратился к дрожащему у одра Пол иену: - Объезжай селенья в округе, поищи знахарей, попроси у них жабную траву. Они знают. Её ещё называют клопец.

- Ох, горюшко моё, горе! - взялся за голову Святослав Ольгович.

- Жаба - болезнь заразная, - сказал Род. - Никому сюда не велю входить. Двое попеременно останутся у одра: я и… назначь, государь, кого…

- Себя, себя! - ударил кулаком в грудь кутырь.

Вот уж когда воистину Род ушам не поверил. Ни сам он, ни Полиен отговорить Ольговича не смогли. Так и ушёл почивать сиятельный доброволец, готовясь с утра заменить своего напарника.

- Милый ты мой, - шептал, благодарно глядя на земляка, Иван Гюргич. - Ой, подай, поскорее подай посуду… - Его сызнова рвало. Тошнота сменялась рвотой. Весь он горел и в то же время трясся в ознобе.