Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

Какие дела у Вевеи в Суздале? Как она связана с этим домом? Отчего здесь Томилка? Задав себе вовремя эти вопросы, Род, возможно, и не поторопился бы входить в неприятный дом. Однако, уставший с дороги, сбитый с толку происшедшей сумятицей, он думал о несущественном. Бедный зеленью, плотно застроенный, Суздаль показался ему неуютнее, суматошнее иных городов, даже таких, как Кучково. А каменный дом вдовы Медорады громоздился среди бревенчатых теремков, как боров среди козлят. Первую настороженность вызвала мысль: отчего ни на крыльце, ни в сенях их никто не встретил, слуги словно попрятались? Тишина… И вдруг в этой тишине, у которой явно были глаза и уши, раздался истошный, пронзительный, не забываемый по своей характерной писклявости голос, вернее крик, раскатившийся по многочисленным переходам и закуткам:

- Аме-е-е-лфа-а-а!

Род мгновенно отметил, что перед этим криком слышал неведомо чьи шаги впереди. И тут же увидел чьи. В двухсветных сенях перед внутренними покоями стоял человек в распашном [331] [331] РАСПАШНОЙ ОХАБЕНЬ - одежда из легкого сукна. охабне. Стоял он спиной к подошедшим следом Полиену и Роду. Этого человека и со спины нельзя было не узнать.

- Аме-е-елфа-а-а!

Из внутренних покоев на крик вышел великан, как показалось под низкими сводами, хотя не такой уж и великан, скудобородый, грузный, болезненно белый лицом. Он недовольно повёл длинным, кривым носом по сторонам и тут же сосредоточил колючий взгляд маленьких глаз на крикуне:

- Пошто не побережёшь глотку, Степан Иваныч?

Низенький Кучка, запахнув обширный охабень, засеменил к своему высокому государю. Князь Гюргий неторопливо застёгивал накинутый только что пониточный [332] [332] ПОНИТОК - ткань на нитяной основе. кафтан, совсем не княжескую одежду.

- Не гораздо эдак… не попригожу… Давно вижу… - захлёбываясь, верещал Кучка. - Мыслишь, князьям все дозволено. С боярскими жёнами спать? Я тебе не холоп!

Князь Гюргий не слушал обесчещенного боярина. Он смотрел на вошедших следом Пол иена и Рода.

- Вы тут почему? Ты, Полиен, зачем? Где господин твой, мой сын Иван? А тебя, парень, я будто видел когда-то где-то…

По лицу князя, несмотря на суровый голос, было заметно, что нежданные посетители пришлись весьма кстати.

Разъярённому Кучке и появление посторонних не поубавило прыти.

- Во-ло-детели! - вопил он. - Жизни, земли им подавай! А ещё подавай и жён!

- Я тебя узнал, молодец, - дружелюбно улыбнулся Роду князь Гюргий. - Ты вот этого всполохнувшегося боярина наречённый сын Пётр Степанович.

При этом имени Кучку словно окатили ледяной водой. Он внезапно смолк, в то же мгновение обернулся и при виде живого, невредимого Рода остался с открытым ртом.

- Моё подлинное имя Родислав Гюрятич Жилотуг, с твоего соизволения, государь, - твёрдо сказал Род.

Князь Гюргий чуть приметно подмигнул, дескать, ему все ведомо.

- Сын писал о тебе, - сказал он, словно позабыв о Кучке. - Со слов Короба Якуна знаю: ты его лечил. Как он здравствует?

- Государь! - вмешался Полиен. - Боярин Родислав Гюрятич послан к тебе князем Святославом Ольговичем Новгород-Северским как поведатель.

- Что ты должен поведать? - посуровел Гюргий.

Род сделал поясной поклон, коснувшись рукой пола.

- Государь! Сын твой Иван Гюргич, не снеся тяжкой лихоманки, в ночь на прошлый понедельник ушёл из жизни.

- Как? - воскликнул князь. - Он же поправлялся…

- Порой хорошее предвещает дурное, - опустил голову Род.

- Бог наказывает грешников, - прошептал Кучка, осеняя себя мелким крестным знамением.

Князь услышал этот шёпот.

- Едем во дворец, - сказал он Роду. - Там наедине расскажешь все потонку. А ты, грешник, - снизошёл он обернуться к Кучке, - брось блажить. Готовь людей в поход. После похорон Ивана двигаюсь на юг в подмогу брату Святославу. Выходи на Старо-Русскую дорогу у Мостквы-реки на мой позов. Там встретимся.

На похороны Кучку не позвал князь Гюргий. Слышали его последние слова взошедшие в палату боярин Ярун Ничей с малахитовым ларцом и Вевея позади него. Сообразив свои дальнейшие поступки без приказа, ключник бросился с ларцом обратно в колымагу. Вевея тут же канула невесть куда. Князь, не возвратясь во внутренний покой, отбыл бок о бок со своим боярином. Полиен и Род верхами поскакали следом. Кучка, сбитый с поля боя происшедшими событиями, остался в мрачном одиночестве. Амелфа же, из-за которой так заполыхал сыр-бор, не появилась вовсе.

В чужих хоромах не расположишься по-домашнему. Изволением князя Гюргия Род был помещён в тереме покойного Ивана Гюргича, что поблизости от княжого дворца. Привёл его Полиен, живший здесь со своим господином до отъезда в Новгород-Северский. Роду предстояло дождаться, пока младшие Гюргиевы сыновья, Борис и Глеб (видимо, названные в честь первых русских святых), привезут тело старшего брата для похорон в Суздаль. Он бродил по осиротевшим теремным палатам и переходам, слушая тишину. Мрачная, потерявшая хозяина челядь прислуживала ему. Один более-менее короткий знакомец был у юноши в Суздале - Короб Якун. Но с большим придворным боярином не пообщаешься запросто. Полиен же отбыл по печальному делу вместе с молодыми князьями. Перед отъездом он успел сообщить Роду, что в тот день, когда произошла бурная встреча в особняке Медорады, боярин Кучка покинул Суздаль, увёз свою подружию и Вевею. Теперь не у кого расспросить об Улите, Якиме, Овдотьице. Род бродил из угла в угол, гадая: смирится ли на сей раз боярин Кучка с явным бесчестьем? Внутренний голос подсказал: не смирится.

Тесный, суматошный Суздаль не располагал к прогулкам по узким уличкам. Единственный раз Род покинул Иванов терем с целью подыскать в торговых рядах пуговицу для кафтана, оборванную в пути.

День был истинно летний, знойный. За красными рядами на площади алел полотняный шатёр. Взобравшись на бочку, мужик, одетый боярином, что-то кричал собирающейся толпе. Он указывал на шатёр, откуда лилось разухабистое пипелование [333] [333] ПИПЕЛОВАНИЕ - игра на музыкальных инструментах. .

- Что это? - спросил ещё малосведущий в городских делах лесовик и воин у разбитного торговца пуговицами.

- Скоморошня, али не видишь? Палата потешная.

Род протиснулся сквозь толпу.

Ряженный боярином скоморох в красном колпаке вместо гор латной шапки распевно выкрикивал:

Род взошёл в шатёр вместе с охочими зрителями. Когда занавесь над помостом взлетела вверх, взорам открылись два скомороха в бабьих личинах. Как явствовало из действа, это были сводница, хозяйка дома, вдова Проскудия, и боярская жена Мамелфа, прибывшая к своей знакомице якобы погостить.