Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

- Что с тобою, Клочко? Ты же лучший стрелок в Азгут-городке! - раздался позади бас Фёдора Дурного.

- Найдё-ён! - заревело чудище, в котором бывший яшник с трудом узнал одного из любимых атамановых отроков. - Колду-у-ун! Стрела его не берет!

Сгорбленная спина в издирках исчезла в чаще. Род бросился за неудачливым стрелком.

- Стой, Клочко, стой! От меня тебе не уйти! - кричал он в надежде образумить бегущего.

Оба застыли в конце концов у края трясины в нескольких саженях друг от друга.

- Ни шагу далее! - приказывал Род, - Там твоя погибель.

- Ты… ты… ты… - хрипел загнанный беглец, - Помог его найти, помешал его убить… Ты… ты… помог найти, помешал убить… Ты… помог… помешал…

- Стой на месте, - уговаривал Род. - Не бойся.

Нет, он и движения ещё не сделал к бедняге, как тот резко отступил и всем телом ушёл в болото. Потрясённый преследователь успел заметить, что Клочко в последний свой миг смотрел уж не на него, а куда-то далее - на того, кто за ним, и поэтому отступил в трясину. Из воды показались руки с судорожными пальцами, слепо ищущие хоть веточку кустика, хоть былинку, и, не найдя, исчезли.

Род рванулся в безумной попытке спасти несостоявшегося убийцу и замер, услышав слова Дурного:

- Клочко перерезал горло Бессону Плешку. Пусть умрёт.

На обратном пути к новцу Фёдор Дурной рассказал бывшему своему подопечному о последней замятие в мрачной общине бродников. На очередном из пиров потерял власть над собою Бессон Плешок и, подобно Якуше Медведчикову, обличил атамана в его грехах. Невзор был взбешён настолько, что, забыв о ядрёной матице, приказал прикончить схваченного лучниками Бессона тут же. Этот волчий приказ выполнил головник Клочко на глазах у всех.

Род вспомнил пир у Святослава Ольговича. По государеву слову он взял за руки Огура Огарыша, чтобы его унять. И увидел не искажённый, с пляшущими мышцами лик самоубийцы Огура, а перерезанное горло Бессона…

Сверили с Фёдором время обоих пиров: оказалось, день в день, час в час…

- Мы с Могутой заперли в ту ночь лучников в их скотской хоромине, связали атаманова пса Оску Шилпуя, - вспоминал Фёдор. - С верными людьми окружили Невзоров дом. Хозяина изрубили в куски, уничтожили всю его свору. Отпустили лишь безобидную Ольду-варяжку, даже тугой калитой снабдили в дорогу. А Клочко убежал, не смогли сыскать. Зато он меня отыскал с твоей помощью да благодаря тебе не убил. Брось его жалеть - зверь, не человек!

- Я не в городе, в лесу вырос, - возразил Род. - Для меня и зверь - человек.

Жертвенник уже перестал дымиться.

- Вот, - поднял Фёдор сброшенный емурлак, - Выбрали меня атаманом, оставил в Азгут-городке за себя Могуту и пришёл вопросить Сварога, идти ли нам, бродникам, в помогу Ольговичу. Очень уж нас зовёт. А я к Букалу и прежде хаживал как к себе домой. Совершали моляны, вспоминали тебя. Выдали нашего наставника злые люди. Подстерегли, едва объявился в Олешье. Я не успел спасти, да и не смог бы, пожалуй. Слишком уж большой силой собрались на него христиане во главе со своим епископом.

- Не с епископом, а с еретиком, - вставил Род и вкратце поведал о дальнейшей судьбе Феодорца.

Атаман бродников принял замечание с пониманием:

- Ты теперь крещён, при тебе хулить христиан негоже. По-иному надо именовать Букаловых убийц: злые люди! Наводчиком на него был не кто иной, как Кучков глазун.

- Кто? Петрок Малой? - сверкнул взглядом Род.

- Тот самый халабруй, - кивнул Фёдор. - Такой же малой, как и я дурной.

С удовольствием выслушал бродничий атаман рассказ о судьбе Петрока.

- А что тебе наказал Сварог? - Род переменил разговор.

Фёдор Дурной поднял суеверный взор на чёрного кузнеца:

- Вопрошал я его и услышал внутри себя Сварожий наказ: «Иди!» Стало быть, поведу братьев к северскому изгнаннику. Он теперь сызнова входит в силу. Значит, не оплошаем.

- Ратная судьба переменчива, - вздохнул Род. - Нынешняя сила к завтрему обернётся слабостью.

- Ишь ты! - покачал головой Дурной. - А не зеленомудрствуешь? Сварог ведает более твоего.

Стоило ли оспаривать такой веский довод? Бывший язычник с тяжёлым чувством приблизился к остывшему жертвеннику. Кое-какие Букаловы тайны прочно сидели в памяти.

- Не голос внутри себя надо слушать, - сосредоточиваясь, вымолвил он, - а смотреть на расположение жертвенных костей. Не могу тебе всего объяснить, а скажу одно: жертвенные кости расположились плохо, предстоящий поход не принесёт счастья бродникам.

Фёдор, взяв Рода под руку, повёл его от чёрного идола к Букаловой келье.

- Не гневайся на меня, поробче [356] [356] ПОРОБЧЕ - обращение к парню, то же, что парубок. , ты пращуровой вере изменник, и не тебе знать волю Сварога.

Юноша, опустив голову, замолчал.

В келье все было, как при Букале.

- Кроме меня, сюда никто нитечку не сыщет, - похвалился Фёдор.

По-хозяйски он развёл огонь в очаге, выставил миски с сочивом [357] [357] СОЧИВО - пища постная: кашица и овощь. на скоблёный стол.

- Есть у меня медок, не княжой, не боярский - братский! Да в келье трезвенника не выпьешь, - вздохнул атаман.

Доверительной беседы хватило им на весь день до вечера.

Перед тем как взлезть на полати, друг и почитатель Букала ненадолго покинул келью, а вернулся с глиняным сосудом в бережных руках. Острием охотничьего ножа он осторожно снял с пробки накипь и покрыл сосуд. Род, думая о своём, почти не обращал на него внимания.

И вдруг Фёдор предложил:

- Не желаешь ли пособоровать с приёмным отцом?

Сдержанный лесовик на этот раз рассердился:

- Что за неуместные глумы?

- Вовсе и не глумы, - прищурился атаман, тихо вытряхивая из глиняного горла берестяной свиток. - В последнюю нашу встречу Букал завещал мне вот это… Наказал беречь как зеницу ока и передать тебе из рук в руки. Здесь его отцовский наказ своему блудному сыну. Оба вы грамотные. Он накалякал, ты разберёшь. Думаю, поймёшь что к чему. А я лезу на опочив. Выполнил завещание, сбросил камень с души.

Род, онемевший от неожиданности, долго не притрагивался к священной для него епистолии [358] [358] ЕПИСТОЛИЯ - послание. , наблюдая, как мощная задница бродника углублялась в сумрак полатей. Лишь когда богатырский храп всколыхнул огонёк светца, выращенник Букала тихо расправил на столе тонкий берестяной свиток. Хорошо придумал Дурной сохранить завещание старца в глиняном сосуде под печатью. Сберегал не только от алчных рук, от огня и воды.

«Сыне! - обращался с последним словом к юному Роду старый Букал. - Со скорбной тугой душевной зрю твою жизнь до конца. Он ещё нескор. Завещаю тебе двенадцать заповедей, не до иных прочих, а токмо до тебя касающихся. Исполнишь каждую - и доживёшь до предела своего попригожу. Чти со вниманием и соображай. Не всё враз, сообразуясь с дальнейшими обстоятельствами. Итак.